Богородица

Библиотека Архиепископ Никон (РОЖДЕСТВЕНСКИЙ) Мои дневники

На страже Господней


На стражи моей стану.
Св. Георгий Богослов
 

Мы, пастыри, мало читаем писания великих вселенских учителей веры и потому нередко теряем руководящее начало в нашей пастырской деятельности, теряем твердость и мужество и, прикрываясь современными якобы "гуманными" принципами, часто подкладываем, по выражению древнего пророка, мягкую подушку под всякий локоть руки... Особенно часто это стало проявляться в наше дряблое время. Является лжеучитель, пишет и печатает, что ему вздумается, проповедует устно, не только в домашней беседе, но и в публичных собраниях; его дерзость становится с каждым днем все нестерпимее, у него являются последователи, а мы все терпим, все снисходим, сначала будто не замечаем этого; потом как-то робко, будто извиняясь, что его побеспокоили, начинаем через миссионеров вразумлять его, но и при этом не слышится властного слова, сильного не только любовью, но и благоговением к непреложности учения Церкви, слова, крепкого верою в правоту защищаемого нами учения Церкви, — и лжеучитель чувствует эту робость, эту как бы неуверенность, как бы холодное, вернее сказать — тепло-прохладное отношение к святыне истины и не внимает нашим увещаниям, растворяемым гуманными фразами. В нем растет самоуверенность, он уже не боится последствий даже отлучения от Церкви, ибо не чувствует в нашем увещании властного и любящего голоса самой матери Церкви. Холодом, рассудочностью веет от этих официальных увещаний, обращенных к заблуждающимся. Ведь если бы мы искренно любили святую истину, то этого не могло бы быть: мы плакали бы, болели бы душою за того, кто вражьим действием уклонился от нее; он не мог бы не чувствовать, не сознавать, что если мы так горячо относимся к его несчастию, то, стало быть, оно велико, стало быть, следует задуматься: "Да прав ли я?"

Недавно в "Троицком слове" было рассказано, как митрополит Петербургский Гавриил обращал раскольника от заблуждения его: он плакал, горячо молился, воздевая руки к небу, и Господь вразумил упорствующего и смягчил его сердце, и он бросился к стопам святителя и обратился к Православию. Такая ревность о святой истине, такая пламенная любовь к заблудшему, такая горячая о нем молитва творят чудеса. А наша лжегуманная осторожность, наша излишняя деликатность в отношении к лжеучителям только вредят делу. Мы как будто не сознаем своего не только права, но и долга обращать заблудших на путь правый, обличать, запрещать, умолять со всяким долготерпением и учением. Мы забываем, что мы не овцы, а пастыри, что на нас лежит тяжкая ответственность за гибнущие души, что мы обязаны не только "идти в пустыню" за сими гибнущими, но и оберегать других, еще не зараженных от их лжеучения. Да что я говорю — от лжеучения? Наш долг охранять их и от всякой духовной заразы, от всякого порока. Послушаем, что говорит великий вселенский учитель св. Златоуст: "Вот еще достойное посмеяния и служащее к нашему стыду. Если у нас кто-нибудь будет обличен в самых постыдных делах и на него захотят наложить какую-нибудь эпитемию, то все весьма беспокоятся и боятся, как бы, говорят, он не отделился от нас (от Церкви) и не пристал к другим".

Так во времена Златоуста "говорили", такие опасения высказывали верующие. Пастыри Церкви, по-видимому, тогда исполняли свой долг, не смущаясь такими опасениями. А теперь приходится слышать эти опасения от пастырей самих. Теперь есть архиереи, которые намеренно закрывают глаза на то, что в их епархиях творится. Ссылаются на "свободу совести" и допускают явным еретикам распространять открыто лжеучения. На их глазах происходят собрания у таких еретиков, а они все надеются своею снисходительностью привлечь сих еретиков в недра Церкви, позволяют им публичные проповеди, все опасаясь, как бы они не отделились от Церкви... А того, что сии самочинные проповедники уже отделились от Церкви сами собою, своим своеволием, уже только тем, что самочинно выступили на проповедь, не испросив предварительно на то благословения епископа, — как будто не замечают... Все надеются, что они сами вразумятся, сами одумаются и вернутся к послушанию Церкви. Были даже примеры такого снисхождения к самочинным учителям, что архиереи, хорошо зная, что они не послушаются, если им решительно воспретить проповедь, стороною им подсказывали, чтобы те попросили — для порядка— разрешения на проповедь якобы под наблюдением пастырей. Те так и поступали, и вот проповедь сомнительных лиц в отношении их православия таким порядком "легализировалась" и становилась более авторитетною в глазах верующих. Зараза распространялась уже "на законном основании". И всему причиною эта боязнь: как бы самочинник не отложился, не увлек за собою от Церкви своих постоянных слушателей. На глазах церковной власти образовывалась секта...

Не так рассуждает великий учитель Церкви св. Златоуст. "Пусть отделяется хоть тысячу раз, и пусть пристает к другим; я говорю не о согрешивших только, но хотя бы кто и вовсе был безгрешен, — если хочет отложиться, пусть отложится. Хотя я печалюсь, — спешит прибавить святитель, — и страдаю, огорчаюсь и мучусь внутренно, лишаясь в таком как бы собственного члена, но огорчаюсь не так, чтобы спасение всего этого могло принудить меня сделать что-либо недолжное". Так дорожит святитель Христов благом Церкви. Так строго требует он от членов Церкви послушания ей. Он не хочет покупать кажущейся целости ее ценою излишнего снисхождения к самочинию ее членов, поблажками сему самочинию, и притом — заметьте: это не только в области учения веры, но и в области нравственной жизни членов Церкви.

Что же он сказал бы в отношении погибельных лжеучений тех ересей, которые теперь открыто, печатно проповедуются самочинными, непризванными учителями-писателями — публицистами, ничего не понимающими в вопросах веры и позволяющими себе судить о том, чего не знают? Что он сказал бы о тех невеждах-фанатиках, которые собирают вокруг себя толпы темного люда и проповедуют хлыстовские бредни? Нет сомнения, он, после нескольких, может быть, слезных увещаний, предал бы нераскаянных торжественной анафеме. И это он сделал бы ради блага Церкви, ради сохранения ее целости, ее единства и чистоты, ради ограждения ее от разделений. Как видите, он не дорожит количеством верующих, именующих себя православными. "Мы не повелеваем вашей вере, возлюбленные, — говорит он, — не деспотически приказываем вам это. Мы поставлены для поучения вас словом, а не для начальствования и самовластия над вами: наше дело советовать вам и увещевать. Советник говорит, что ему должно, но не принуждает слушателя, предоставляя ему полную свободу — принять или не принять совет. Он будет виновен только в том, если не скажет того, что ему поручено. Потому-то мы и говорим все это, обо всем этом напоминаем, чтобы вам уже нельзя было сказать в тот (последний) день: никто этого нам не говорил, никто не объяснял, мы этого не знали и вовсе не считали грехом. Итак, я говорю и свидетельствую, что производить разделения в Церкви (самочинничать) не меньшее зло, как и впадать в ереси".

Как эти слова великого иерарха прикладны к нашему времени! Мирская власть дала свободу вероисповедания. Эта свобода никогда, в сущности, и не стеснялась: на Руси не было преследования за то или другое вероисповедание. Напрасно клевещут на Церковь нашу Православную, будто она гнала и преследовала еретиков и отступников; не Церковь, а мирская власть, признавая союз государства с Церковью, находила нужным иногда стеснять еретиков и отступников, и не в видах собственно преследования их за их верования, а лишь в видах пресечения зла, для охранения Церкви от того вреда, какой могли принести Церкви еретики распространением своего учения среди простецов в вере, верных чад Церкви. Теперь свобода исповедания расширена: стало возможно прежде запрещаемое законами так называемое "оказательство" раскола, дозволено раскольникам и сектантам открыто совершать богослужения, делать молитвенные собрания и прочее. Тем зорче должны стоять на страже Церкви мы — ее пастыри, тем внимательнее присматриваться: нет ли среди наших пасомых если не волков в овчих одеждах, то козлищ, притворяющихся кроткими агнцами?

Недавно об одном глубоко мною уважаемом, образованном старце, которого я считал искренним христианином, мне сказали в откровенной беседе: "Да, человек прекрасный, стойкий черносотенец, но он считает буддизм чистой философией, а не идолопоклонством, отстаивает оккультизм, заявляет, что так или иначе нужно стараться узнать будущее, хотя бы даже посредством оккультных знаний, вызывания духов, спиритических сеансов и подобного, причем кощунственно заявляет, что ведь и преподобному Сергию были видения"... Таковы иные, считаемые нами "православными", интеллигенты. Хорошо, что тот, о ком я говорю, не позволяет себе распространять своих "убеждений"; при встрече с ним можно его предостеречь, и может быть, он отречется от своих мнений.

А сколько, говорю, у нас таких, которые щеголяют своими лжеучениями, стараются распространять их и в печати, и в собраниях, и при каждом случае! Много ли мы, пастыри, делаем для обращения таковых от их прямо еретических заблуждений? Не смотрим ли мы на сих, якобы православных (только по паспорту), как говорится, сквозь пальцы? Где же наша пастырская ревность?

Мне скажут: если таких отлучать, то немного останется у нас пасомых. Я повторю на это только слова св. Златоуста: "Пусть отлагаются, если не хотят повиноваться Церкви; хотя я и печалюсь, и страдаю, и мучусь внутренно, лишаясь в каждом таком как бы собственного члена, но огорчаюсь не так, чтобы опасение всего этого могло меня принудить сделать что-либо недолжное" — то есть считать такого человека членом Церкви, когда он уже перестал быть таковым.

Тем паче, еще раз повторяю, тем паче мы должны всемерно заботиться о том, чтоб не допускать таких, считающих себя еще православными, открыто проповедовать в качестве каких-то Богом призванных учителей веры; это уже явная поблажка возникающей ереси и грозит отпадением от Церкви не одного такого проповедника, но и многих верующих душ... Это уже будет, по выражению св. Златоуста, "делом, достойным посмеяния и служащим для нас, пастырей, ко стыду"!..


1911 год