Богородица

Библиотека

Монах Феодосий
Исповедь старого регента


Мысли по поводу разбора Наблюдательным Советом, при Московском Синодальном Училище, сочинений и переложений современными композиторами церковных песнопений, и выбора подходящих из них к употреблению в церквях и богослужениях.

 

Чтобы уяснить себе надлежащее понятие о том, какое пение должно считать церковным и к употреблению при богослужениях в православных храмах приличным, и какое считать светским, превращающим наши храмы в концертные залы, мы обратимся к историческим справкам и в них поищем этого уяснения.

Пение церковное сначала, как известно из истории, принесено к нам от греков, вместе с православною верою, просветителем земли Русской равноапостольным князем Владимиром. Написано оно было безлинейными нотами, составленными из арабских букв, прозванных у нас в России «крюками» (по сходству с ними), и заключалось в одних мелодических одноголосных распевах. Никаких гармонизаций и тактовых ограничений, требуемых привитой к нам итальянской школой, в этих мелодиях не было. И пели по этим крюкам в наших православных храмах до половины XVII века, а за сим, переведя эти мелодии с крюковой системы на пятилинейную, продолжали петь их по сей системе до конца XVIII века. Но с этого времени бурным потоком хлынула к нам с Запада музыка итальянская, вторглась в наше церковное пение и, со вступлением в 1796 году в должность директора Придворной Капеллы всемирно-известного Д. Бортнянского, получила в наших храмах право гражданства, а за сим, распространяясь с каждым годом все более и более, наконец, в таком множестве переполнила наши храмы, что для разбора всех этих произведений, о которых заботился Наблюдательный Совет, потребовалось бы слишком много времени и труда, и притом труда для Церкви православной совершенно ненужного, так как все эти произведения писались и пишутся не в греко-восточном церковном духе, а в римско-католическом духе, которого как это ясно видно из сказанного, до XVIII века в наших храмах не было и не должно быть.

За этим следует выяснить: кто же был творцом церковных песнопений, принесенным к нам с Востока, и кто композитором церковной музыки, нахлынувшей с Запада?

Творцами первых, как известно, тоже исторически, и видно из надписей на богослужебных книгах, были люди, прославившиеся святостью жизни, каковы например: преподобные Иоанн Дамаскин, Косма Маиумский, Иосиф Песнописец, Роман Сладкопевец и многие другие, причисленные Церковью к лику святых. Творения свои они писали не только по человеческому разуму, хотя и глубоко просвещенному некоторых из них, сколько по вдохновению свыше, что также ясно видно из жизнеописаний их, в Четь-Минеях. Для примера укажем на преподобного Иоанна Дамаскина и Романа Сладкопевца, которым сама Царица Небесная помогала в их творениях, в удовлетворение чего каждый желающий может с пользой для своей души сам прочесть их жития. Потому-то богодухновенные песнопения их, исполняемые притом, с должным благоговением и совершенным знанием, всегда располагали слушателя к молитве и чудодейственно пленяли сердца в веру православную. Вспомним, например, послов равноапостольного князя Владимира, ведь тогда на Божественной Литургии, которая совершалась в Константинопольской церкви Св. Софии, в присутствии сих послов западной музыки не было, и однако же они так были поражены всем виденным и слышанным, что мнили себя не на земли стоящими, а на небе. А между прочим, те же самые послы, как гласит история, были и в Риме, созерцали и папскую службу, услаждались и их музыкою, но, очевидно эта служба, разыгрываемая в западных церквах под звуки органной музыки, услаждающей и увеселяющей, но не располагающей к молитве, отнюдь не пленила русских послов в веру их. Достойно внимания, что у греков и по сей день нет в церквах западной музыки, они не признают ее церковною. Это только мы, русские, перенимаем с запада все без разбору – и хорошее и дурное не соображаясь с тем прилично ли делу перенимаемое или нет.

Не мешало бы всем нашим композиторам и регентам прочесть жития св. Отцов, писавших для церкви свои боговдохновенные мелодии и сравнить свою жизнь с их жизнью, тогда быть может они не стали так сильно увлекаться западною музыкой и творения св. Отцов облекать в римско-католическую гармонию.

Таким образом из сказанного ясно видно, что древнее наше церковное пение, исполнявшееся в наших храмах до конца XVIII в., писалось людьми святыми и притом по вдохновению свыше.

Но что же это были за люди, дерзнувшие в наших православных храмах мелодии св. Отцов восточных заменить музыкой западной, и притом так искусно и незаметно, что в ту пору никого не нашлось из православных опротестовать эту подмену? Кто они, эти люди, откуда наконец, почерпали свое вдохновение композиторы и гармонизаторы наши доморощенные, от них же, увы, и аз окаянный есмь? О! Вдохновители наши были люди тоже знаменитые, только не от высших сил, а от низших. Это были люди прежде всего не православные и не творцы священных песней: это были итальянские театральные капельмейстеры, выписываемые в Россию для управления театральными оркестрами, каковы например: Арайя, Цоппис, Галуппи, Чимароза, Сарти и многие другие. Вот они наши «святые вдохновители», из них Галуппи был учителем нашего Бортнянского, а сей последний, усвоив за границей в совершенстве западную музыку, и вступив в должность директора Придворной Капеллы, преподал ее своим русским ученикам и последователям.

Вот эти-то капельмейстеры латинского, а может быть некоторые их них и еврейского вероисповедования не без совета, конечно и участия о.о. иезуитов, добивавшихся в те времена разрешения селиться в России, первые начали сочинять на наши православные молитвы свою итальянскую музыку, что видно из надписей на их сочинениях, например: «Единородный Сыне» Галуппи, «Ныне Силы Небесные» Сарти и прочее, а их ученики и последователи, с легкой руки Бортнянского, и вовсе изгнали из наших храмов принесенные к нам из Востока древние мелодии и заменили их музыкою западной – оркестровой.

Само собой разумеется, что для оркестровой постановки пения нужны были и детские и женские голоса, и их стали набирать. И таким образом в русских православных храмах, вместо древнего мелодичного одноголосного безстрастного пения, вошли в моду хоры смешанные, хоры по образу и подобию театральных оркестров и католических органов, с пением, выражающим страсти человеческие и похоти. Музыка, бесспорно приятная, усладительная, особенно в концертах и увлекательная, но не молитвенная. Мы так сильно увлеклись этой музыкой и пленились ею, что забыли страх Божий, забыли зачем нужно ходить в церковь, забыли как должно молиться, и что прискорбнее всего, теперь не в силах решительно освободиться из этого плена. Первыми завели свои смешанные хоры по образу придворных – архиереи, за ними полковые командиры и т.д., пока не расплодились эти хоры по всей России в таком множестве, что теперь редко в какой церкви не имеется смешанного хора. Вдобавок к этому, некоторые из нынешних композиторов, к гармонизации церковных песнопений в итальянском стиле, стали прививать характер русских народных песен, и музыку свою уже не называют церковной, хотя и пишут для церкви, а просто национальной, а духовенство наше стало приучать паству свою к хождению в церковь не столько для молитвы, сколько для услаждения слуха оркестровым пением. Таким образом мы храмы Божии – храмы молитвы окрестили в концертные залы, а православные и в самом деле стали ходить в эти храмы уже не столько для молитвы, сколько для развлечения – послушать итальянской концертной музыки.

К великому горю православных христиан этому горю подверглось и Московское Синодальное Училище. Восстановлено было это училище заботами покойного К.П. Победоносцева собственно для исправления опечаток и иных повреждений, вкравшиеся в наши древние церковные мелодии заключающихся в Синодальных нотных обиходах, для разработки этих мелодий в духе православной религии и для распространения их во всеобщее употребление. Но оно – училище это, уклонилось от этого благого и для Церкви православной благопотребного дела в сторону Рима, прельстилось западной музыкой, и поставило своей целью, во вред православию умножение музыкальных сочинений в итальянском стиле, коих у нас и без того много расплодилось. Мы в этом деле превзошли даже своих «вдохновителей» западных и теперь ездим за границу сами давать концерты и хвастать тем, что «вот-де мы, ваши ученики какие огромные успехи сделали в изучении правил вашей гармонии и в забвении своей православной религии с ея боговдохновенными мелодиями. Мы и регентов для православных церквей выпускаем, досконально изучивших правила вашей западной гармонии и прекрасно играющих на музыкальных инструментах, но в церковном уставе понимающих немного более ничего, а в церковных гласах, коих у нас более пятидесяти (имеются ввиду различные распевы одного и того же гласа, например Киевский, Московский, Знаменный и пр.), они ни разобраться, ни даже тона надлежащего задать не могут, не говоря уже о распевах на “подобны”, коих в каждом гласе по нескольку, – о них они и понятия не имеют. Эти распевы можно теперь услышать только в Великой церкви Киевской лавры, да еще в наших пустынных монастырях, каковы например: Софрониева и Глинская пустыни, а больше нигде. Но чрез регентов скоро и в сих обителях упраздним эти подобны и заменим их музыкой вашей. Вот как мы стараемся для вас, милые наши наставники и вдохновители».

С таким же точно западным вдохновением и любовию к итальянскому стилю выпускает регентов и Придворная Капелла, в которой обучался и я сам. В ней я при директоре Бахметеве так же изучал правила итальянской гармонии, проходил разные тетрахорды, септаккорды и всякие иные пентахорды, но разумения церковного устава православной церкви, церковных гласов и распевов на «подобны» достиг только долговременной практикой на занимаемых мною постах.

Но что всего печальнее, для истинно-православной души, так это именно то, что хоры смешанные, с оркестровой постановкой пения, начали заводить в монастырях, да еще в древних святоотеческих. О новейших же лаврах и богатых монастырях и говорить нечего: тут регенты, размахивая руками и притопывая ногами изо всех сил стараются перещеголять один другого художественной отделкой оркестрового пения. А в некоторых монастырях приглашаются даже девушки и женщины петь с монахами в церкви, и для этого в церкви же, под звуки фисгармонии, делаются спевки. Вот именно этим самым путем и искореняются у нас древние боговдохновенные мелодии. Спрашивается: кто же поступил в этом святом деле благоразумнее и для души спасительнее – послы ли равноапостольного Владимира, пленившиеся греческой религией и перенесшие ее к нам вместе с пением и обрядами, или мы их потомки, увлекшиеся западной музыкой и оною заменившие древние греческие мелодии.

Конечно латиняне и их последователи, как при Владимире говорили, так и теперь говорят, что они мудрее греков, и что поэтому религия их с ее музыкой и обрядами превосходит греческую. Но мы, православные, должны бы слушать не западных музыкантов, а своих, умудренных опытом (по примеру послов св. кн. Владимира, не увлекшихся западной музыкой) православных пастырей Церкви, должны бы руководствоваться не латинскими льстивыми увещаниями, а творениями святых Отцев и правилами Вселенских Соборов.

Вот, например, как прекрасно характеризует один из просвещенных пресвитеров православной Церкви (прот. Смирнов) впечатления, происходящие в душах наших при слушании западной церковной музыки и православного пения:

«Слышите величественныя звуки органа, дивные переливы голосов в хоре, чудные музыкальные произведения песенного искусства, и услышите исполненный древним напевом догматик, например “Всемирную славу” или “Кто Тебе не ублажит Пресвятая Дево”, или ирмосы, например: “Глубины открыл есть дно”, или “Волною морскою”, или “Помощник и Покровитель” и почувствуете разницу».

Там искусство все сделало, что могло и дает нам минуты восторга, душа подъемлется, уносится куда-то далеко-далеко… и забывает человек, зачем пришел в храм, и молитвы в душе уже не стало; здесь умиляемся, потрясаемся до глубины души, падаем ниц пред Господом и молимся. Есть службы, подобных которым нет в других христианских исповеданиях, на которых, однако, сами иноверцы чувствуют соприкосновение земли и неба: укажу для примера дивную Пасхальную службу. Но наши доморощенные композиторы, кажется, и эту дивную службу изрядно исказили итальянской гармонией. Такие же точно впечатления происходят в нас и при сравнении иконописи.

«Пред нами, – пишет сей блаженной памяти пресвитер, – исполненные, как должно, образцы византийской иконописи, сравните их с самыми лучшими итальянскими и испанскими и другими образцами – увидите разницу. Скажете о сих последних: это восхитительно, прекрасно, – а правда здесь: это как-то более идет к святыне храма, сообразнее с духовною молитвой».

Так вот какие противоположные впечатления получаются при слушании итальянской церковной музыки и православного пения. И при созерцании той и другой иконописи. Совершенно верно: такие – же противоположные впечатления может ощущать и каждый из нас, добросовестно ищущий правды. Такие же точно впечатления, надо полагать, получили и послы святаго Владимира и нашли, что для нашего отечества полезнее и спасительнее принять веру не латинскую с ее музыкой, а греческую с ее пением, обрядами и иконописью.

Приведем теперь для более точного уяснения сего вопроса несколько мнений из писаний Св. Отцов и соборных постановлений.

«Многие теперь ходят в церковь, – читаем мы в одном духовном журнале («Радость Христианина», 21 ноября 1891 года), слушать певчих и умиляются не словами священных песней, а восхищаются голосами поющих, удивляются, какие они труженики, какие трудные ноты исполняют, как искусно переходят от тихого к громкому пению и прочее».

Святая церковь не одобряет сего:

«...желаем, – говорит 75 правило Трульского собора, – чтобы певцы не употребляли безчинных воплей, не вынуждали из себя неестественного крика.., но с великим вниманием и умилением приносили псалмопения Богу, назирающему сокровенная».

«Да слышат это юноши, – говорит блаженный Иероним, – да слышат те, которых обязанность петь в церкви. Богу должно петь не голосом, а сердцем, и не умащать гортань и челюсти сладостями в роде трагиков, так чтобы в церкви Христовой слышались напевы и песни театральныя. Раб Христов должен петь так, чтобы злой дух, бывший в Сауле, изгонялся от тех, которые подобно ему одержимы этим духом и не входил в тех, которые обращают дом Божий в народную сцену».

«Недостоит петь велегласно и естество на вопль понуждати, – говорит Номоканон (174), – но тихо и со умилением».

«Запрещаются в пении нововведения, не свойственныя церкви и в особенности противныя вере, и не петь двоегласно и многогласно» (VI Всел. Соб. Прав. 75 и 81).

Особенно строго относятся к музыкально-усладительному пению в церкви преподобные Отцы-пустынножители. Вот например, какие гибельные последствия приписываются ими влиянию такого пения на нравственность певцов.

«Пение с гласом помрачает сердце и жестоко творит, и не оставляет душу умилиться, и аще хощещи во умиление приити, остави песни со гласом». («Радость Христианина», 21 Ноября 1891 г.). «И егда стоиши молитвы творя, ум твой силу стиха да внемлет: и мни, яко пред Богом стоиши, истязующим сердца и утробы. Не убо украшение песней есть спасающее человека, но страх Божий и соблюдени заповедей Христовых. Гласное же пение многия в преисподняя земли сведе; не точию мирския, но и священники в блуд и страсти себе потопиша. Еже паче песни мирския суть: сих бо ради собираются в церковь» (Пролог 8-го Мая, слово от Патерика). «Песни мирския суть», – говорит преподобный отец.

Да внемлют сему г.г. композиторы и регенты, вносящие в церковное пение дух народных песен; да разумеют, какому соблазну подвергают они молящихся в церкви христиан и да знают, какой страшной ответственности пред Богом подлежат они за этот соблазн.

Но еще строже предостерегают Св. Отцы от увлечения сим пением монахов в монастырях и пророчествуют об ужасном падении нравственности в людях, увлекающихся этим пением в последния времена.

«Приспеют дни, – говорит преп. отец Памва своему ученику, – егда оставят монаси твердую пищу, реченную Духом Святым и вследствуют пением и гласом. Кое убо умиление и слезы рождаются от тропарей, кое убо умиление монахов, егда стоят в келии или в церкви и возвышают гласы своя яко волове… Но аще пред Богом стоим, во мнозе умилении подобает нам стояти, а не глумящимся. Ибо не изыдоша монаси из мира да и красят пение, и сотрясают голоса и трясут руками и митушают ногами, но подобает нам в страсе мнозе же и благобоязнством, тихим и смиренным гласом молитвы Богу приносити».

И за сим преп. отец пророчествует:

«Се убо глаголю ти чадо, яко приидут дние и исказят монаси книги, загладят отеческия жития и преподобных мужей предания, пищущи тропари и еллинския писания. Сего ради отцы наша реша: не пишите доброю грамотою в пустыни живущии словес на кожанных хартиях. Хощет бо последний род гладити жития святых Отец, и писати по хотению своему. В таковыя времена изсякнет любы многих, и будет скорбь не мала, поганых нашествия, пагубная язя, царем неустроения, князем не управление и бесчиние, святителям ласкосердие, монахом небрежение. Игумены небрещи имут своего спасения ни стада своего, любезниви вси и тщивы на пиры и сварливы и ленивы на молитву, готовы на оклеветание и еже осуждати. Житию старец стыдящися лиц сильных и судяще суды по мзде, не заступающе убогих на суде, оскорбляюще вдовиц и насилие деюще сиротам. К сему же внидет в люди безверие и ненависть, зависть и вражда, рать, татьбы и игры, пьянство и хищения. В та времена и лета, спасаяй да спасет душу свою, велик будет в Царствии Небесном» (Пролог, 16 ноября).

Так вот как гибельно влияет на нравственность увлечение и услаждение музыкально-гармонизованными «тропарями», вот как правильно рассуждают преп. отцы о наших увлечениях этим пением и вот как верно предвозвещают о гибельных последствиях этих увлечений! И действительно. Обращая взоры вокруг себя, мы ясно видим, что все сказанные в пророчествах преп. отцев уже давно исполняется среди нас в точности: религия и нравственность с ужасающей быстротой падают. Замечательнее всего здесь то, что падение это совершается прежде всего и больше всех именно среди исполнителей этой услаждающей, увлекающей и …растлевающей музыки, как то: театральных актеров, певческих хоров и монастырских клирошан. Не будем говорить о первых двух корпорациях, – это народ уже отпетый, скажем о третей. Где например, в каких исторических сказаниях, до введения в наших храмах западной музыки, вы найдете, чтобы монахи в церкви пели божественную службу с девицами, и для этого в церкви же под звуки фисгармонии делали спевки? Конечно, нигде, а ныне это уже вошло в моду. Где, в каких монашеских келиях, до этого злосчастного времени, вы найдете музыкальные инструменты – скрипки, гитары, фисгармонии, рояли и прочее? Ничего подобного в доброе старое время в монашеских келиях не было. Да внемлют сим пророческим изречениям преподобного отца настоятели тех церквей и монастырей, в которых диаконы и певцы возвышают гласы свои «аки волове», а регенты размахивают во все стороны руками и притоптывают ногами, да разумеют – какому тлетворному влиянию на их нравственность подвергают они себя и всех молящихся, допуская в храмах такое бесчинство, и да знают – какому грозному суду подлежат они пред Богом за такой разврат.

Приведем теперь мнения и распоряжения по затронутому нами вопросу нашего Святейшего Синода.

Нельзя сказать, чтобы и наш Св. Синод хладнокровно относился к такой блестящей победе, одержанной итальянской музыкой над нашим православным пением. Меры, к ограждению нашего церковного пения от нашествия «иноплеменного» принимались, и указы, даже очень строгие, как увидим, и притом по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению, издавались, но … странное дело, удивительная вещь: ни начальствующие ни подчиненные – никто и никогда указов этих и ВЫСОЧАЙШИХ повелений не исполнял, не исполняет и за исполнением их никто не наблюдает. 

Из многих таковых указов приведем хотя немного в извлечении.

Указом Св. Синода от 8-го июля 1797 г. за № 2988, следовательно всего через год по вступлении в заведование сим делом творца концертов Бортнянского, предписано «...вместо концертов петь или приличный псалом, или же обыкновенный кинонник». Очевидно, концерты эти тогда начали уже в моду входить.

Указом от 22 декабря 1804 г. за № 4892 предписано, «...чтобы для введения в церквах простого, но благопристойного пения священно и церковнослужители, при наступлении праздничных дней, собирались в свои дома и положенные в те дни на вечерни, всенощных бдениях и литургии тропари и т.п. пропевали сообразно назначенным в уставе и нотных книгах гласом и напевам». Вероятно в то время начали уже появляться «тропари и прочие церковныя песнопения, «не сообразныя», в новомодной западной гармонизации, с положенными в уставе нотных книгах гласами и напевами.

Указом от 14 февраля 1816 г. ВЫСОЧАЙШЕ повелено, «...дабы и впредь не вводить в церковное употребление таких нот, кои не соответствуют тому роду пения, какое может быть принято в церквах и не употреблять тетрадей рукописных, кои отныне строжайше воспрещаются, и чтобы печатныя нотныя книги, как то: ирмологии, обиходы, октоихи, и праздники, изданные Св. Синодом, оставались по-прежнему, для предназначенного употребления их». Вероятно в то время уж много стало появляться доморощенных композиторов с собственноручными тетрадями в италианском стиле, а синодальные нотные обиходы оставались в шкафах.

Указом от 28 февраля 1833 г. ВЫСОЧАЙШЕ повелено, «...чтобы все епархиальные архиереи снабдили церкви вверенных им епархий нотными книгами простого церковного пения и панихиды».

Указом от 31 мая 1833 г. за № 4222, преподано «...епархиальным преосвященным, чтобы 1) с образцом пения представленным в изданых Придворною Капеллою нотных книгах, сообразовываться только в пении литургии Златоустова, панихиды и тех статей, кои ближе следуют древнему церковному пению, изображенному в книгах, издаваемых от Св. Синода; 2) сокращений и упущений, допущенных в ново-изданных книгах, не принимать за правило, но следовать церковному уставу по-прежнему; 3) сохранять и поддерживать, особенно в церквях монастырских и соборных древнее церковное пение в его чине и полноте, и особенно остерегаться от таких нововведений, кои отступая и от древняго обиходного и отныне изданного придворного пения, отступают вместе и от свойственной богослужебному пению важности и простоты, с умилением соединенной». Значит были (да и сейчас их множество) и такие регенты, которые знать не хотят ни древнего, ни новаго придворного пения, а услаждают публику своим собственным.

Указом от 30 сентября 1846 г. за № 12606, по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению предписано, «...чтобы нигде в православных храмах не вводить новых духовно-музыкальных сочинений без предварительного одобрения оных директором Певческой Капеллы, одобренныя же употреблять не иначе, как в печатных экземплярах и притом с разрешения Св. Синода».

Очевидно в то время, да и теперь есть много таких регентов, которые поют по нотам, ни в какой цензуре не бывшим, и никто за этим не следил тогда, не следит и теперь…

Указом от 19 апреля 1850 г. за №3933, по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению предписано «...епархиальным преосвященным не допускать пения в церквах, во время Божественной литургии, вместо причастного стиха, музыкальных произведений новейшего времени, печатных или рукописных, которые существуют под названием концертов». Но концерты всякие как пелись тогда, так поются и теперь, и никакие хоры – ни митрополичьи, ни архиерейские, ни всякие другие, этих указов не исполняли и не исполняют.

Указом от 20 августа 1852 г. за №7747, подтверждено по всему духовному ведомству к исполнению, «...чтобы во избежании народного соблазна не были отнюдь петы в церкви такие переложения церковных песнопений, которые не одобрены Св. Синодом к употреблению, и чтобы виновные в неисполнении сего регенты подвергаемы были строжайшему взысканию и удалению от сих должностей с донесением Св.Синоду».

Вот как строго. И если бы строгость эту привести в исполнение, то пришлось бы удалить всех регентов и митрополичьих и архиерейских и всяких других хоров от их должностей, так как никто из них никогда не исполнял и не исполняет этих предписаний.

Указом от 30 июня 1853 г. за №7110, по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению предписано: «...в публичных концертах не смешивать духовной музыки с музыкой светскою, оперною и другой, духовных концертов на театрах не давать, в концертах духовных не петь псалмов и молитв, в православных богослужениях употребляемых, а только других вероисповеданий, но и те отнюдь не в русском переводе, вследствии сего и ораторию о. Львова исполнять не на русском, а латинском и других иностранных языках».

И т.д. и т.д. Но и это ВЫСОЧАЙШЕЕ повеление не исполняется: концерты публичные даются и именно с такими псалмами и молитвами, которые употребляются в православном богослужении, как-то: «Херувимская песнь», «Отче наш», «Достойно есть» и прочее.

Указы, ВЫСОЧАЙШИЕ повеления и подтверждения, по сему предмету, издавались и после приведенных здесь, но повторяем: никто и никогда не исполнял их. Все они сдавались в консисторские архивы, где и почивают спокойно. Вероятно по сей-то «уважительной» причине все митрополичьи, архиерейские, монастырские и всякие иные хоры, как начали во времена Бортнянского, вместо древних мелодий, употреблять при богослужениях музыку западную, так продолжают и доселе. Но почему и от чего никто из имеющих власть не обращает внимание на такое явное пренебрежение всеми указами Св. Синода и ВЫСОЧАЙШИМИ повелениями, – судить не нам.

Таким образом, из приведенных справок ясно видно, что во-первых ни древние правила Св. Отцев и Соборов, ни новые указы Св. Синода, решительно не одобряют и не разрешают употреблять в церковном пении музыки не церковной, а предписывают придерживаться древних греко-восточных мелодий, сохранившихся в синодальных нотных книгах, во-вторых, ясно видно, какое пение должно нам считать церковным и какое светским, обращающим храмы наша в концертные залы, каких придерживаться творцов церковных песнопений, древних ли восточных, или новых западных музыкантов, ясно видно, наконец, что православным христианам, если хотим быть истинно православными, следует непременно возвратиться к первым, а последних, по возможности, вовсе изгонять из церкви. И прежде всего изгонять смешанные хоры с их музыкальными инструментами из монастырей. Насколько опасно пребывание в монастырях женщин и мальчиков, видно из монашеских правил, коими разрешается монаху, несмотря даже на данный им при пострижении обет, уходить из того монастыря, в котором допускается «вражеское наваждение», а именно «три главизны гонят монахов из монастыря их, – гласит 17 правило Никифора Цареградского, – первое: аще еретик есть игумен, второе: аще есть путь женам и третье: аще учатся мирстии дети».

За сим следует упразднить смешанные хоры во всех прочих православных церквах и оставить в них пение хотя, пока, и в той же западной гармонизации, но только на одних мужских голосах, без мальчиков, а тем более без девушек.

Наконец, вменить в обязанность всем духовно-учебным заведениям обучать церковному пению учащихся в них не по выбору только подходящих для хора голосов или по желанию, а всех без исключения; преподавать на латинском музыку, для коей есть специальные заведения – консерватории и проч., а изучать именно древние мелодии заключающиеся в синодальных нотных обиходах, и тоже не по выбору песнопений, а все без исключения, разделив оныя, смотря по их трудности, на низшия средния и высшия учебныя заведения. Идя таким путем, при помощи Божией конечно, и можем возвратиться к тому бесстрастному унисонному пению, которое исполнялось в наших храмах до конца XVIII века и располагало наших благочестивых предков к молитве, а не развлекало их так, как теперь услаждаемся мы нашей, выражающей страсти и похоти, музыкой и… растлеваемся.

Само собой разумеется, что трудно нам теперь расстаться с западной музыкой, весьма даже трудно: первыми станут вопить против этого композиторы, за ними поднимут гвалт торговцы сим товаром, далее восплачутся и возрыдают все те, которые привыкли ходить в церковь не для молитвы, а для развлечения и услаждения слуха оперной музыкой, наконец и всем нам, ох как трудно будет расставаться с этой музыкой, вошедшей, можно сказать, в плоть и кровь нашу, что ж желать: ведь и «блудному сыну» нелегко было возвратиться к своему Отцу, нелегко было ему перенести стыд и срам от своих родных и близких… Однако же он пересилил себя и возвратился. Нужно и нам поступить по его примеру и возвратиться в первое достоинство, непременно нужно, если не желаем погибнуть в этом плену.

* * *

В заключение не лишним хочу указать всем г.г. композиторам, регентам, для примера, еще на одного блудного сына, совратившегося с правого пути и попавшего на ложный, но на последок сознавшего свое гибельное заблуждение и вступившего на истинный путь, ведущий ко спасению. Быть может найдутся из числа их и подражатели и этому блудному сыну: перестанут увлекаться итальянской прелестью и пойдут по стопам его более надежным путем к своему спасению.

Блудный сын второй, это, милостивые мои государи, – я сам, ваш покорный слуга. 75 лет я прожил на свете, из коих 50 лет состоял регентом разных певческих хоров, из них: 14 лет управлял Киевским митрополичьим хором, при трех митрополитах, 12 лет архиерейскими монастырскими, при пяти архимандритах и 12 лет управлял хором Казанского Собора в С.-Петербурге при шести протоиереях.

Пятьдесят лет я, вопреки всем правилам Св. Отцев и Вселенских Соборов, вопреки всем указаниям Св. Синода, производил пение в православных церквях не по древним церковным мелодиям, которых Св. Синод предписывал придерживаться, а по новым композициям в итальянском стиле, от которых так строго Св. Синод предписывал воздерживаться, допускал в своем репертуаре не только русских, начиная с Бортнянского и кончая современными с характером народных песен, но и всех иностранных композиторов, пел не только по печатным нотам, но и по всяким рукописным тетрадям, не бывшим в цензуре, пускал в ход и свои сочинения. 50 лет, значит, я и сам услаждался итальянской музыкой и слушателей всяких потешал, 50 лет музыкой этой способствовал развращению и своей нравственности и всех слушателей.

И что же: никто из высокопоставленных и иных, власть имущих лиц, в подчинении которых я находился и исполнял эти песнопения, никто не только не удалил меня, по силе указа Св. Синода, от 20 августа 1852 года от должности, за такое явное пренебрежение всеми правительственными распоряжениями, но напротив, все меня награждали и всячески поощряли, за это пение мне была предоставлена государственная служба, а многим из моих певчих, в награду, предоставлялись лучшие священнослужительские места, чрез это пение я имел свободный вход в такие места и к таким высокопоставленным лицам, доступ к которым, без этого пения, был бы для меня решительно невозможен. Таким образом, чрез это пение я – и честью и материальным положением, в сей временной жизни, был совершенно обеспечен. Разве это не достойно удивления?

Но главная суть, о которой я хочу сказать в настоящей моей исповеди, заключается не во временном счастье, достигнутом мною через пение, а в будущем грозном суде Божием, от которого никакой регент, ни композитор не уйдет.

Жить мне осталось уже немного: что же, спрашивается, я приобрел, развивая таким долголетним трудом и с таким усердием, в православных церквях итальянскую музыку, – что приобрел для жизни вечной? Что сделал я для спасения души своей? Увы: под влиянием этой растлевающей музыки я «все житие мое во гресех иждих» и из всех заповедей Христовых ни одной не исполнил: вот что я приобрел. Все, по этому, упомянутые пророчества преподобных Отцев, которые убедительно прошу вас еще раз со вниманием прочесть, – все на мне сбылись: вот что я сделал для спасения души своей... А за сим? За сим, доложу я вам милостивые мои государи... смерть. За сим все. Что я достиг в соей жизни, относительно чести, славы, богатства, все здесь и останется, туда с собой ничего не возьму: «наг изыдох от чрева матери своей, наг и отыду». Наконец и самое тело мое достанется в добычу червям, а при мне останутся только те деяния, которые творил я под влиянием итальянской музыки. С этими атрибутиками и предстанет душа моя горькая пред грозным судом Божиим.

Вот главная суть в чем заключается милостивые мои государи, вот та неизбежная беда, от которой я этою исповедью хотел предостеречь вас, вот то плачевное состояние, которое приводит меня, а может быть и не одного меня, в ужас о загробной жизни.

Размышляя об этом и не находя никаких оправданий, ни даже, смягчающих обстоятельств, для своих беззаконий, я, наконец, решил прекратить упражнения свои в итальянской музыке и управление смешанными хорами, и за сим, остаток дней своих земных провести в покаянии. С этой целью принял монашество и теперь, сидя в келии, ежедневно вопию ко Господу: «Согреших на небо и пред Тобою, заблудих яко овча погибшее, взыщи раба Твоего и наемники единонадесятого часа сопричти мя, Боже».

Чего и вам всем, господа композиторы и регенты от души желаю. Аминь.

 Монах Феодосий

           

Издательство Снегиревой 1912 г.