Архив номеров Номер 13

Род лукавый и прелюбодейный знамения
ищет, и знамение не дастся ему,
кроме знамения Ионы пророка.

Действительно, в чем смысл явлений, о которых приходится слышать постоянно: свечения и мироточения икон, уже давно не сотен, а тысяч? Всегда ли эти мироточения коренным образом отличаются, например, от истечения влаги от портрета известного рок-идола Элвиса Пресли? Откуда сны, видения, откровения, описаниями которых пестрят современные околоцерковные издания? В чем вообще критерий истинности чудес и какова их роль в поисках пути к Богу?

Кажется, ответы на эти вопросы даны уже давно. На зыбкость и недостаточность веры, основанной только на признании внешних чудес, указывали еще древние святые отцы. Так как большая часть публикуемых ныне в печати чудес основана на сновидениях, то полезно помнить, что святые отцы строго запрещали верить каким-либо снам. Св. Диадох в «Добротолюбии» говорит даже об особой «добродетели неверования снам». Сны от Бога мы из-за своей греховности и неочищенности от страстей видеть недостойны. Об этом же говорит и более поздняя аскетическая и богословская литература.

По слову русского религиозного философа Ивана Ильина, тот, кто желает приобрести и выносить в душе настоящий религиозный опыт, должен прежде всего не придавать чуду особого значения, преодолеть в себе беспокойное искание чудес. Он должен приучить себя к мысли, что «религиозное» и «чудесное» не одно и то же, что путь, ведущий через «чудеса», есть самый легкий, самый общедоступный, но и самый недостоверный путь (ибо бывают ложные чудеса), что этот путь может и вовсе увести от Бога; и что сущность чуда познается не на первых ступенях религиозного восхождения, а лишь на более высоких (И.Ильин. Аксиомы религиозного опыта).

Еще более категоричен исповедник, подвижник ХХ века архиепископ Антоний (Голынский-Михайловский), когда пишет, что «до полного очищения от страстей, до всецелого исполнения Воли Божией истинных явлений не бывает, а бывают лишь демонские наваждения» (Архиеп. Антоний (Голынский-Михайловский).О молитве Иисусовой и Божественной благодати).

Возможно, в этом правиле есть исключения. Теперь уже всем известно о безусловно Божием чуде схождения Благодатного Огня в Великую Субботу в иерусалимском храме Воскресения Христова. Казалось бы, одно это должно было бы привести человека к Богу. Но многих ли оно по-настоящему воодушевило, привело в Церковь, сделало православными? Судя по всему, немногих. Взгляд на чудо пустыми, безразличными глазами только увеличивает вину смотрящих. Чудо само по себе не делает душу нравственной. Ее трогает, скорее, незримое, тихое схождение Божией благодати. Бывает, что чудеса, воздействуя внешне, подавляют человеческую личность, заставляют отказаться от дурного действия, но не от дурной воли, не от скверной греховной жизни сердца. Ни Священное Писание, ни отцы Церкви не заповедовали нам искать чудес и тем более основывать на них свою веру. Вера, основанная исключительно на чудесах, как дом, построенный на песке, слаба и недолговечна. Во время суровых испытаний, которые рано или поздно наступают, она испаряется, порождая в человеке только ропот и недоумение. Только истинная вера научает нас безропотно терпеть скорби и только в свете такой веры открывается для человека смысл переносимых им страданий и самой жизни. Тогда человека укрепляют не поверхностные воспоминания о чем-то беструдном, само собой происходящем, о где-то виденном и слышанном, а внутреннее глубокое сопереживание и сопричастность искупительному подвигу Спасителя, навык и умение молиться, терпеть, не отчаиваться и смиряться. Вера от внешнего слышания (Рим. 10, 17), но рождается все-таки в глубине сердечной, в сердце сокрушенном и смиренном, она, как и само Царство Божие, внутрь вас есть (Лк. 17, 21).

Господь не множит чудеса, ибо блаженны не видевшие, но уверовавшие (Ин. 20, 29). Даже в Своей земной жизни Он совершает их как бы нехотя, подчиняя Свое Божество Своему Человечеству. Христос милосердствует о наинской вдове и воскрешает ее сына (Лк. 7, 12–16); Ему жаль бедных жениха и невесту, и Он превращает воду в вино на браке в Кане Галилейской (Ин. 2, 1–11); Он идет по водам Геннисаретского озера не для того, чтобы поразить Своих учеников, а, так сказать, из соображения внешней необходимости, чтобы вовремя к ним успеть (Мф. 14, 24–34).

Чудо Божие, как правило, имеет некую человеческую предпосылку и объяснение: оно или плод молитвы взыскующего смиренного сердца, или дар утешения истинным рабам Божиим, или особый и редкий знак Промысла Божия — во времена бедствий и всеобщего покаяния Матерь Божия посредством Своих Чудотворных Икон спасала целые города и народы. Но оно никак не православная разновидность распространившегося полтергейста, вносящего в жизнь смущение, хаос и бессмыслицу. Нередкие же попытки вписать в разряд Божественного то, что таковым не является, есть лишь проявление соблазнительной самоуверенности, пустословия наразборчиво верящих всякому духу дилетантов, которые нисколько «не боятся Бога» и «не стыдятся людей». Их усилия внести в духовно-нравственную сферу идеологию и политику, придающую предметам, для вечности маловажным, гиперпреувеличенное значение, порождает только пошлость.

Так, в одном скандальном псевдопатриотическом издании было описано явление некоему человеку Царя-страстотерпца Николая II, в котором тот якобы призывал не повторять его ошибок. Причем в контексте прилагаемой статьи под ошибками почему-то подразумевались прежде всего терпение, смирение, прощение обид, мужественное несение своего креста — в общем, все, что и послужило поводом для причисления последнего российского императора к лику святых; вольно или невольно горе-патриоты попросту его деканонизировали.

Конечно, проявляющийся в последнее время религиозный идиотизм не может уничтожить святость святых, но зато вполне способен поколебать веру неутвердившихся душ, вымывая из христианства самую его суть, примешивая к учению Церкви мутный поток языческих предрассудков. Безответственность в религиозном опыте разрушительна и преступна; лучше честный агностицизм, признание своей неосведомленности, чем недомыслие, становящееся всеобщим достоянием и порождающее псевдоцерковное мифотворчество и пустосвятство, не лишенное порой чисто меркантильных интересов.

К сожалению, получают распространение явления наподобие того, что приходится наблюдать близ Дивеева у источника преподобного Серафима Саровского, где идет бойкая торговля камнями, «освященными» неизвестно кем придуманным и благословленным чином — посредством прикладывания их к камню, на котором молился Преподобный. В прилагаемой «аннотации», между прочим, указывается, что новые камни приобретают «сугубую благодать». Надо полагать, что такое «почитание» преподобного Серафима скорее оскорбляет, чем прославляет.

Можно по-разному относиться к практике православной проповеди на рок-концертах, но во всяком случае трудно не согласиться с диаконом Андреем Кураевым, когда он пишет: «Ну-ка, борцы с “православным роком”, молвите словечко о “православных короедах”! Считаете ли вы нормальным, что наши прихожанки в буквальном смысле съедают ёлочки, которые стояли в храмах на Святках, и березки, что украшали церкви на Троицу? Не коробит ли вас, когда в церковных лавках вы видите “наборы паломника”, состоящие из флакончика с “землей с могилы преподобного…” и флакончика с “водой из могилы преподобного…”? Эти гробокопательские субстанции творцы “паломнического бизнеса” рекомендуют не просто принести домой, а съесть и выпить, добавляя потихоньку в домашний суп.

Что-то я не могу вспомнить ни одной публикации, в которой ревнители чистоты нашей веры обличали бы эти пристрастия, культивируемые сегодня некоторыми монастырями. Люди едут в такие монастыри уже не за Причастием, а за “песочком с могилки”».

Та наивная доверчивость, с которой большинство наших современников относятся к своим «духовным» переживаниям, — открытая дверь к заблуждениям, искажающим самое понятие духовной жизни. Иеромонах Серафим Роуз в семидесятых годах прошлого века ввел даже специальный термин «христианского медиумизма», чтобы обозначить все возрастающий поток «богоданных чудес», столь опасных для духовно-подслеповатых христиан нашего времени.

Тиражируемые сегодня «чудеса» порождают не веру, а суеверия, и еще раз свидетельствуют о духовной болезни современного общества. Само их описание своей безответственностью делает их мало отличимыми от газетной рекламы каких-нибудь «народных целителей» или астрологов. Для людей, серьезно относящихся к духовной жизни, они не новость, так как часто приводятся в Житиях святых подвижников, например, афонских, а предупреждение о некоторой внутренней аномалии, неправильности молитвы, отношения к себе и окружающим. Современному человеку вообще не нужно доказывать, что Бог есть, — абсолютный атеизм по нынешним временам встречается довольно редко; беда заключается в другом: многие думают, что кланяются Богу, хотя на самом деле повернуты к Нему спиной.

Когда у хорошего духовника в тюрьме на исповеди спросили: что такое чудо? — он ответил: чудо то, что ты стоишь передо мной и каешься. Действительно, истинное чудо, когда гордый становится смиренным, развратный целомудренным, жестокий милосердным, но такие чудеса в среде экзальтированной части нашего православного сообщества не заслуживают внимания. Гораздо интересней оказываются махинации какой-нибудь «лечилки» или «вещания» очередной «пророчицы» о скором конце Света, о безблагодатности священства и о том, что современные архиереи только о том и думают, как бы побольше православных загнать в преисподнюю. Эти настроения, как правило, подкрепляют воинственный пафос борьбы с чем угодно, кроме собственных грехов: с новыми паспортами, ИНН и тому подобным.

То, что люди, в том числе и клирики, вопреки определенному мнению, высказанному по этому поводу Синодом и целой Богословской комиссией, а теперь еще и прошедшим Архиерейским Собором, прикрывающиеся Православием как щитом, остаются в ограде Церкви, которую считают нечистой, — нонсенс, несуразица, вносящая дополнительную путаницу и в без того путаную жизнь. Впрочем, в среде особо рьяных «ревнителей» прошедший в октябре 2004 года Архиерейский Собор уже получил наименование «неканонического» и даже «разбойничьего», причем по весьма своеобразной причине: просто из-за того, что этих «ревнителей» на него не пригласили.

Иногда кажется: чтобы понять, что раскол в Церкви уже существует, нужно только честно в этом признаться; невежество в синтезе с фанатизмом раскололи Русскую Церковь в XVII веке, и сегодня они находят благодатную почву в среде нашего крещеного, но не просвещенного народа. Свойство русской души таково, что веру в ней убивают интеллектуализм и палочная дисциплина. С другой стороны, слепое следование букве обряда без понимания и принятия его истинного смысла, лихорадочное искание прозорливых старцев и стариц, отчиток и мироточений являют веру по видимости православную, по сути же не вполне христианскую. Проблемы эти можно назвать и проблемами роста: за последние пятнадцать лет храмов и монастырей открылось больше, чем за столетие в период существования царской России; есть, однако, существенная разница: раньше храмы открывались для людей церковных, а сейчас — для нецерковных, склонных принимать за религиозное учение все, что не вписывается в рамки прежнего материалистического мировоззрения. Иногда между тем, что было и что должно быть, и тем, что есть — сходство только внешнее, внутри же — сплошные подмены: вместо послушания — раболепство и «стукачество», вместо смирения — лицемерие, вместо старцев — лжестарцы с их ложными чудесами и чудачествами. Не стоит поэтому испытывать чрезмерной эйфории по поводу нашего количественного роста: количество в сфере духовной не всегда переходит в качество. То и дело приходится наблюдать, как люди, называющие себя православными христианами, уклоняются то в модернизм и обновленчество, то в обскурантизм, то в крайний национализм, то в оголтелый оккультизм, — советская привычка ко всяким «измам» остается непреодолимой; причем ситуация такова, что ожидать существенных перемен в лучшую сторону, во всяком случае в ближайшее время, не приходится: и воспитание человека, и его перевоспитание — процесс длительный, а в среде твердо усвоивших сектантскую тактику — слушать только самого себя — и вовсе бесперспективный. Это как раз тот случай, когда достижение позитивного результата будет являться чудом.

Есть и такие, кто за десятки лет своего пребывания в Церкви успели побывать в ней и экуменистами и антиэкуменистами, обновленцами и консерваторами, диссидентами-демократами и монархистами, эволюционируя в своем мировоззрении по замысловатой кривой в зависимости от того, какие книги приходилось читать и с какими людьми общаться. Это и неудивительно. Например, в семидесятые годы, когда кроме «Журнала Московской Патриархии» не было вообще никаких церковных изданий, а экуменизм естественно вписывался в официальную церковную политику, человеку, только пришедшему в Церковь и мало что о ней знающему, стать сторонником экуменизма было легко и естественно. Подобная ситуация складывается и сейчас. Если обложить себя газетами типа «Русский Вестник» или «Жизнь вечная» или книгами, содержащими апологию Г.Распутина, не имея или не желая иметь доступа к подлинно церковной информации, незаметно для себя легко превратиться в страстного почитателя Григория Распутина и царя Иоанна Грозного, в пламенного борца с несуществующими паспортными угрозами, в распространителя нелепых слухов, «пророчеств» и фобий. Причем гарантией от ошибок в данном случае не является даже праведная жизнь. И ранее случалось, что в неправомыслие уклонялись даже святые, и сегодня от этого никто не застрахован.

Весьма примечателен и одновременно печален в этой связи случай с известным и всеми любимым священником — протоиереем Николаем Гурьяновым, оказавшимся в последние годы в изоляции, в окружении людей, мягко выражаясь, не вполне добросовестных, которые небезуспешно пытались внушить ему свое лживое мнение о святости так называемого «старца» Григория Распутина, чтобы, спекулируя на авторитете отца Николая, «подтолкнуть» неискушенных людей к вере в святость «старца Григория». Свойство любви таково, что она всему верит (1 Кор. 13, 7), и бывает, что человеку, в данном случае — приснопамятному о. Николаю, стяжавшему любовь, при определенных обстоятельствах ошибиться даже проще, чем тому, кто оценивает ситуацию, исходя из соображений здравого смысла и знания истинного положения дел.

Ситуация становится абсолютно критической, когда при недостатке любви не хватает еще и ума, зато наблюдается избыток самоуверенности.

Умаление любви как следствие умножения беззаконий (Мф. 24, 12), все возрастающее количество ложных чудес (Мк. 13, 22) — самые характерные черты наступающего или уже наступившего «последнего времени». Но несмотря ни на какие времена, положение Церкви в мире остается таким, что жатвы по-прежнему много, делателей на ней по-прежнему мало, и по евангельской заповеди (Мф. 9, 37) остается только молиться, чтобы Господь явил делателей, способных отличить пшеницу от плевел.

Дело спасения по-прежнему устрояется исканием золотой середины, царского пути, шествие по которому следует совершать имея не только неравнодушное сердце, но и трезвую голову, не скатываясь ни влево, по-протестантски отрицая все чудесное и таинственное, ни вправо, превращая христианскую веру, по сути, в языческую, только в яркой православной упаковке.

Тот факт, что иконы в жилище православного христианина движутся так же, как мебель в квартире какого-нибудь нераскаянного экстрасенса, говорит о многом: болезнь запущена, и самое страшное, что в отличие от обычной болезни, ведущей к смерти тела, она приводит к смерти духовной — к вечному разлучению с Богом.

Совершенно не подготовленные к духовной брани современные христиане не знают или легко забывают, что у диавола есть свой набор «чудес», что он при определенных условиях может имитировать даже те чудеса, которые являются истинными чудесами Бога. Причем главным условием такой подмены является стремление видеть чудеса и даже творить их. Об этом пишет святитель Игнатий Брянчанинов в своей книге «О чудесах и знамениях», отмечая, что «такое стремление открывает самообман, основанный на самолюбии и тщеславии, которое обитает в душе и владеет ею» (с. 32.) Истинные чудотворцы стали редки и даже исчезают совсем, но люди «жаждут чудес более, чем когда-либо прежде... Мы постепенно приближаемся к времени, когда откроется широкое поприще для многочисленных и поразительных чудес, чтобы привести к погибели тех несчастных потомков плотского мудрования, которые будут соблазнены и совращены этими чудесами» (с. 48–49). Святитель Игнатий указывает, что само внимание к подобным явлениям, даже без симпатии к ним, чревато многими вредными впечатлениями и серьезными искушениями.

Множащиесясегодня «чудеса», порожденные миром, ищущим знамения, но лишенным дара различения духов, дающих эти знамения, само по себе есть знамение времени.Писание ясно предупреждает нас, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским (1 Тим. 4, 1).

Сегодня мы отчетливо видим, как лихорадочная активность достойная лучшего применения иных идентифицирующих себя с Православной Церковью, в действительности делает их малоотличимыми от членов любой маргинальной секты, похваляющейся своими «харизматическими дарами»; как полное забвение истинно православных принципов порождает лжехристианскую духовность, вполне соответствующую так называемому «новому религиозному сознанию». Современные движения «чудодеев» вполне естественно вписываются «в религию последних времен», призванную приобщить христиан к «посвящению», ранее возможному лишь в язычестве. Противостоять им Церковь может лишь вооружившись глубоким познанием православного христианства, его задач и конечной цели. Единственное, что может сохранить человека в мире все возрастающих соблазнов и искушений, — это благодатная сила Божия, подаваемая в церковных таинствах, ревностное соблюдение себя от духов прелести, называемое трезвением. Трезвение, помогающее сохранить чувство реальности в противовес призрачности и иллюзорности, которые навязывают сознанию лукавые духи, есть необходимое условие правильной духовной жизни. Связанное со смирением, трезвение определяет верные жизненные приоритеты, дабы даже при самом искреннем стремлении достигнуть Царствия Небесного не оказаться в положении человека, впустую потратившего время и силы для достижения ложных целей и задач.