Архив номеров Номер 12

Русская Церковь сегодня, несмотря на свою тысячелетнюю историю, молода. Пережив страшную катастрофу, потеряв в ней своих учителей и наставников, она предпринимает усилия, чтобы утвердиться и продолжить дело, предназначенное ей Богом. История современной Церкви — это во многом история проб и ошибок. Кажется, из ничего приходится возрождать прерванные на десятилетия традиции приходской и монастырской жизни, учиться, не видя перед собой живого примера, строить христианские семьи, в модной плюралистической разноголосице различать часто очень негромкие слова о «едином на потребу».

Как и всякое дело, совершаемое неопытными людьми, сегодняшнее церковное возрождение чревато издержками. Еще в начале девяностых годов почитаемый духовник Псково-Печерского монастыря архимандрит Иоанн (Крестьянкин) предупреждал, что надо быть очень осторожным, открывая новые монастыри, пока монастырская жизнь не налажена в уже открытых. Время подтвердило его опасения. Открывается множество храмов и монастырей, и в священнические и монашеские одежды облекаются и те, кто лет десять тому назад еще не знал об их существовании и назначении. Многие обители, за неимением достойных желающих, стали наполняться людьми случайными, не понимающими толком, чего они ищут в монашеской жизни, и по мере того как она им становится в тягость, уклоняющимися на другие жизненные стези, почитая иногда уже произнесенные монашеские обеты за нечто малозначительное. По слову святителя Феофана Затворника, мало прийти в монастырь, нужно найти в нем жизнь. Печальное явление — человек, отбившийся от одного жизненного берега и так и не приставший к другому, монахи и монахини несуществующей «Шаталовой пустыни», сломавшие свои жизни, часто по воле или расчету духовников, глубоко равнодушных к их судьбе.

Однако не о них пойдет речь, а о тех, кого десятилетие монастырской жизни утвердило в решении идти по этой стезе. Нет такого права, будучи самому немощным и грешным, тыкать пальцем в своих собратьев, указывая на их немощи и недостатки. Но когда известные особенности современной церковной жизни приобретают характер стойких тенденций и статус уже состоявшегося явления со специфическим наименованием — младостарчество, есть повод для высказывания своей тревоги. Новые священники отличаются от своих собратий, переживших скорби коммунистических гонений, так же, как внезапно разбогатевшие «новые русские» от своих дальних предшественников: при большом капитале не хватает культуры разумно им распорядиться. Похоже, само время противоречит сегодня апостольскому предостережению: рук ни на кого не возлагай поспешно (1 Тим. 5, 22), кандидат во священство не должен быть из новообращенных, чтобы не возгордился и не подпал осуждению с диаволом (1 Тим. 3, 6).

Существует опасное искушение — пользоваться чем-либо незаслуженно. Если священник забывает, что все, что он получил в Таинстве Рукоположения, — не его, если место отеческой любви занимает чувство мнимого превосходства, естественно предположить, что полученное авансом когда-нибудь послужит лишь большему осуждению. Впрочем, «младостарец» может быть совсем немолодым — и в зрелом возрасте можно хромать на обе ноги; тем более если застаревший недуг властолюбия поддерживается долголетней привычкой окружающих выказывать свое уважение батюшке в виде мало прикрытой лести и раболепства. По чистосердечному признанию знакомой прихожанки со стажем, народ в храме собирается и такой, что, по ее выражению, и ангела совратит. Количество современных «младостарцев» находится в прямой зависимости от количества восторженных «младопасомых» с горящими глазами и с кашей в голове. Однако болезни пасомых — не оправдание болезней пастыря, особенно тогда, когда он сам не желает их замечать, во всем считая себя правым уже в силу своего священства. На самом деле «сам по себе священник — не носитель абсолютной истины, и священный сан не является гарантией безошибочных суждений. Не надо отожествлять себя с Церковью, которая в своей полноте одна-единственная столп и утверждение Истины (1 Тим. 3, 15)» (из обращения Святейшего Патриарха Алексия II к Епархиальному собранию г. Москвы 2003 года).

Сам путь спасения, по мысли святителя Тихона Задонского, есть путь не побед, а поражений, после которых нужно вставать и идти дальше; и единственно верной спутницей на этом пути оказывается растворенная смирением любовь, которая долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего (ср.: 1 Кор. 13, 4–5). Если нет любви или хотя бы снисхождения и участия, священник из пастыря превращается, в лучшем случае, в требоисполнителя; если к тому же он не лишен амбиций, а отношение его к людям и их жизни — как к бездушному материалу, колбочкам и пробиркам в химической лаборатории исследователя, с которыми, не особенно переживая за последствия, можно проводить эксперименты, то и вовсе — из пастыря можно превратиться в волка. Беда, когда такие «химики» становятся во главе приходов и монастырей, в силу напористости и целеустремленности натуры превращаются в популярных духовников. Разрушенные семьи, расстроенное здоровье, закопанные таланты и даже потерянная вера — вот далеко не полный перечень последствий «деяний» современных младо- и лжестарцев.

На них, обращаясь к московскому духовенству, указывает Святейший Патриарх: «В настоящее время у нас нередко можно встретить священника или монаха, который настоящую веру и верность Христу подменяет всевозможными фобиями, страхами. Мы то и дело слышим о патологических случаях, когда вместо просвещенного благодатью Божией пастырского служения полуграмотные священнослужители запугивают свою паству. Несведущие в учении Церкви, не знающие ни догматов, ни церковных канонов монахи распространяют нелепые и ложные предсказания, сеют панику среди паломников, среди простого народа, только еще приходящего к Церкви после долгих десятилетий навязанного атеизма. Тщеславное желание быть не таким, как прочие человеки, а может быть, и денежный расчет вызывают к жизни псевдопастырскую деятельность разных лжестарцев, которые под видом духовного ведения и благодатной прозорливости отравляют души людей религиозным экстремизмом и фанатизмом, всевозможными запретами, не имеющими разумных оснований в церковной традиции, например, рекомендациями избавляться от светских вещей, литературы, не лечиться у врачей, полагаясь только на волю Божию, срочно менять местожительство и уезжать из Москвы, так как скоро конец света, — видимо, полагают, что в другом месте конца света не будет. В этих случаях православное благодатное пастырствование подменяется психологическим давлением на пасомых, свойственных сектантскому гипнозу, вызывающему массовый психоз... Повсюду видятся козни антихриста и последние времена. Но при таком понимании и настроении утрачивается вера в будущее, вера в последующее историческое существование России и Русской Православной Церкви».

Наверное, таких, как они, имел в виду апостол, когда писал о лицемерии лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил (1 Тим. 4, 2–3). Во всяком случае, такое сравнение приходит на ум, когда встречаешь человека, которому еще семнадцать лет назад было отказано в благословении на брак единственно по причине наступивших последних времен и того, что детей рожать уже поздно; или десятилетнего мальчика, оказавшегося в сиротском приюте при живых матери-монахине и отце-иеромонахе; или беременную женщину с епитимьей — делать земные поклоны в качестве «компенсации» за послабление поста... Оказывается, научить бояться «батюшку», его благословений и неблагословений гораздо проще, чем научить бояться Бога, исполнять Его святые заповеди.

В конце 80-х годов среди почитателей и особенно почитательниц известного лаврского духовника распространилось «пророчество» о намечающемся на 1992 год воцарении антихриста. Тогда «отсрочку Конца Света» объяснили довольно просто: батюшка вымолил...

К сожалению, чудачеств подобного рода в последнее время заметно поприбавилось. Чего стоит только одна, уже набившая всем оскомину, борьба против ИНН, которая чем дальше, тем больше походит на войну с ветряными мельницами. И совсем не потому, что все, что связано с процессом тотальной глобализации, не представляет никакой опасности. В принципе, для человека неизбежны либо плен, либо борьба; но прежде чем вступить в нее, нужно определиться: с кем, во имя чего и какими средствами она будет вестись. Ей, гряди, Господи Иисусе! (Отк. 22, 20), — взывали первые христиане, зная, между прочим, что пришествие Христово будет следующим за пришествием антихриста. Дух времени сегодняшнего побуждает человека, в том числе и верующего, бороться за какие угодно земные права, оставаясь из-за этого без права войти в Царствие Небесное. Есть борьба, в ходе которой извращается само понятие духовной жизни, когда вместо конкретного врага (наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных — Еф. 6, 12), страстей, грехов выдумывается хотя и реально существующий, но весьма абстрактный враг: мировая закулиса, масоны, олигархи, коммунисты; теряется мир душевный, а немирная душа никогда не осуществит в себе то, на что преподобный Серафим Саровский указывал как на цель жизни — стяжание Духа Святого.

Достижению именно этой цели призваны содействовать посвятившие себя церковному служению; в храмах и монастырях прежде всего, согласно евангельской заповеди — ищите же прежде Царствия Божия и правды Его... (Мф. 6, 33), — должны помочь правильно выстроить жизненные приоритеты соотечественникам, слепо блуждающим в современных демократиче­ских потемках. В действительности же дело часто доходит до абсурда, когда из монастырей, напичканных похожими на революционные прокламации листовками, бесконечными слухами и разговорами о конце света, кознях «мирового правительства», непризнанных заслугах «старца» Григория Распутина, люди в поисках мира устремляются в мiръ, чтобы хоть как-то прийти в себя в общении с нормальными людьми из обычных православных семей.

Процесс маргинализации в Церкви на самом деле служит ее разрушению. Примечательно, что, как правило, начинается он в монастырях. Уже сейчас в некоторых из них, и мужских, и женских по-видимому надеясь спрятаться от антихриста, на чемоданах сидят почти в буквальном смысле слова — чья-то щедрая рука спонсировала и организовала раздачу так называемых «наборов последнего времени» — теплых вещей, продуктов, инструментов. На вопрос: «Куда же бежать собираетесь?» — последовал довольно неожиданный ответ. Оказывается, в Абхазию, в деревни, брошенные грузинскими беженцами. Надо полагать, что время, проведенное в этих деревнях, по соседству с немирными местными жителями, двадцатилетним московским девицам действительно покажется последним. И не только им. Знакомый иеромонах, отправившийся на Кавказ, несколько лет назад, тоже с благословения какого-то полумифического старца и из самых благочестивых намерений, помимо своей воли оказался там в услужении у каких-то не то черкесов, не то чеченцев. Чудом от них выбравшись, голодный и оборванный, он больше походил на пациента психиатрической больницы, чем на прежнего добродушного и улыбчивого батюшку.

Вообще в эсхатологических рассуждениях новых толкователей Апокалипсиса наблюдается некоторая непоследовательность: то говорят о «стоянии до конца, даже и до крови», то, напротив, превалируют капитулянтские настроения — говорят о каком-то поезде, на который нужно успеть во что бы то ни стало, даже цепляясь за колеса, вскочить, и который увезет куда-то, неводомо куда, куда козни антихриста не достигнут. 

Чаще непоколебимая убежденность в своей бесспорной правоте приводит к трагичным, а не комичным последствиям. С явлениями подобного рода автор этих строк знаком не понаслышке: четырнадцать лет прошли в монастыре, в котором прятаться в кустах и подворотнях при появлении аввы-наместника является у братии самой естественной реакцией. Когда маленький «цезарепапизм» усугубляется тем, что знаменитая в прошлом обитель становится чуть ли не во главе сомнительного околоцерковного движения, то и уход из любимого монастыря не сопровождается жестокими укорами совести. Можно, конечно, надев розовые очки и размазывая сопли в показном умилении, принимать желаемое за действительное, как частенько это делает обосновавшийся на хорошей православной радиостанции «Радонеж», по-своему искренний Виктор Саулкин; но «мнение разгоряченное слепцов, которые все видят в цветущем виде, не должно иметь никакого веса» (Св. Игнатий Брянчанинов. Письма).

Нет призвания выше, чем священство и монашество; служение священника, монаха уподобляют ангельскому.

«Я принадлежу к ревностнейшим монахам и признаю монашество учреждением Божественным. Что ж делать, когда человеки переделали его по своему плотскому мудрованию в карикатуру, — писал святитель Игнатий своему брату Петру Александровичу в феврале 1864 года, незадолго до смерти. — Важность — в христианстве, а не в монашестве; монашество в той степени важно, в какой оно приводит к совершенному христианству».

Монашеское житие — это прежде всего смиренная жизнь, многолетний сокровенный во Христе труд исполнения евангельских заповедей; там же, где смиренномудрие подменяется «смиренномордием», монашество, естественно, превращается в нечто себе прямо противоположное. «Душепагубное актерство и печальнейшая комедия — старцы, которые принимают на себя роль древних святых старцев, не имея их духовных дарований» (Св. Игнатий Брянчанинов. Т. 1. С. 72. СПб., 1905).

Прежде чем лезть в учителя, нужно образовать себя, нужно хоть в малой мере иметь тот самый «дух мирен», который, по слову преподобного Серафима, спасает тысячи, а не дерзко простираться на дела, далеко превосходящие собственные силы.

Когда к преподобному Сергию Радонежскому привели бесноватого, он прежде всего пригласил братию своего монастыря с просьбой о совместной молитве и только после этого, перекрестив, исцелил больного. Ныне как никогда в ходу лукавая уловка — именем Христа прикрывать то, что к Нему не имеет никакого отношения, так называемая отчитка превращается в массовое явление и чуть ли не в шоу-бизнес. Доверчивый обыватель раскошеливается единственно для того, чтобы еще раз, в лучшем случае без всяких для себя последствий, поучаствовать в совместном бесновании... Как будто его не хватает в повседневной жизни: кажется, сегодня для того, чтобы убедиться в существовании бесов, нужно просто включить телевизор.

Древо, как известно, познается по плодам. К сожалению, плоды дел иных особо рьяных православных таковы, что создается впечатление, будто «православные» эти просто отрабатывают деньги Березовского. Такая мысль, например, возникает при виде «иконы» «старца» Григория Распутина в келье иеромонаха, на роль старца пока только претендующего. Батюшка, судя по всему, сам себе и Синод, и богословская комиссия по канонизации, и суд и правда в последней инстанции. Хорошо еще, если эта «правда» не выносится слишком далеко за пределы кельи. Очевидно, если подобные «иконы» «святых», чтимых из весьма своеобразных и мало кому понятных соображений, разместить в храме, человек, более-менее адекватно воспринимающий окружающую действительность, туда уже не пойдет, чего, собственно, и добиваются «умные головы», у которых Россия и ее Церковь давно уже как кость в горле. Пока не изжита советская привычка — по-попугайски повторять всякую чушь лишь потому, что она эффектна и завернута в красивую монархически-патриотическую или другую блестящую словесную обертку, не изжита и опасность, что люди, кичащиеся своей духовностью и громче всех говорящие о своей преданности Православию, на самом деле окажутся его разрушителями.

В наш век виртуальных подмен и подлогов все оказывается ненастоящим: ложные старцы, лжеиконы, надуманные проблемы, фальшивые человеческие отношения; но при всем при том смерть и ответ на грядущем Христовом Суде остаются самыми что ни на есть настоящими.

Сегодня мы переживаем очередное смутное время — пору не открытого гонения, а большой путаницы и открытого растления, когда особо значимым становится подвиг ветхозаветного Лота, который и среди людей неистово развратных сумел сохранить свое человеческое достоинство. У православных в любое время главным делом остается провождать добродетельную жизнь между язычниками, дабы они за то, за что злословят вас, как злодеев, увидя добрые дела ваши, прославили Бога в день посещения (1 Пет. 2, 12). Если мы не хотим, чтобы события, подобные происшедшему в январе 2003 года в Сахаровском центре (кощунственная антихристианская выставка), становились повседневной реальностью, требуется мужественное и неравнодушное, и в то же время — трезвое и неэкзальтированное отношение ко всему, что нас окружает, вплоть до мелочей, ибо большое, в конечном счете, слагается из малого. «У самого входа в религиозную область, существует некий “гипноз больших дел” — “надо делать какое-то большое дело — или никакого”. И люди не делают никакого дела для Бога и для души своей... Гибнет человечество не от недостатка большого добра, а от недостатка малого добра... Оставьте в стороне все рассуждения: позволительно или непозволительно убивать миллионы людей — женщин, детей, стариков, — попробуйте проявить свое нравственное чувство в пустяке: не убивайте личности вашего ближнего ни разу ни словом, ни намеком, ни жестом» (архимандрит Иоанн (Крестьянкин) «Слово о малом доброделании»).

В нынешнее кичливое время дефицит смирения наблюдается везде и у всех. Между тем если святые, при всей высоте своей жизни, считали себя последними грешниками, современному священнику и монаху, как правило, особой святостью не отличающемуся, было бы естественно на поле, которое насадил и взращивает Бог, чувствовать себя лишь известным органическим удобрением, ценность которого заключается в его функциях: удобрять пшеницу, а не сорняки.

Ценность всякого человека определяется не самомнением, а тем, что дает Бог и что есть решимость принять. Сама земная Церковь есть святая Церковь, но не Церковь святых. Если заглянуть в ее историю, то окажется, что там рядом со святостью — отступничество, ереси и расколы, рядом с победами — поражения; и даже Торжество Православия на земле не во внешнем величии, а в Истине, воспринимаемой из глубины сокрушенного и смиренного сердца.

Земная Церковь — врачебница, не общество спасенных, а общество спасаемых. Важно только, чтобы сознание общей болезни было бы как у врачующихся, так и у врачующих. От этого сознания, от того, насколько трезвы будут наши головы и отзывчивы сердца, зависит сегодня будущее Церкви и России. Трудно не соблазняться, когда тебя целенаправленно соблазняют, но часто это чуть ли не единственное, что может хоть как-то оправдать человека, не умеющего молиться и терпеть без ропота.

В духовной брани, как и на всякой войне, враг сокрушается тогда, когда ему противостоят все вместе, стоя плечом к плечу, чувствуя поддержку отца и брата. Но даже тот факт, что «оскуде преподобный», что вместо поддерживающей отеческой руки рядом оказывается пустота, — не повод для уныния; каждый должен делать дело, определенное ему Богом, до конца и несмотря ни на что. У кого дело, которое он строит, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасется, но так, как бы из огня (1 Кор. 3, 14–15).