Богородица

Архив номеров Номер 12

Принял — не принял

Виктор ДАУРОВ


Есть такая интересная категория граждан в православной среде, причем они появились задолго до всех этих разговоров об ИНН, переписи населения, паспортах, — я их называю: церковные бомжи. Это — явление! Это такие перекати-поле, без определенного места жительства, без семей, без детей, без какой-либо ответственности за кого бы то ни было. Для большинства из них вообще не существует проблемы обмена паспортов. Поскольку и менять-то нечего.

Знал я, например, такого р.Б. Колю-печника. Где он только не жил: и при монастырях, и при храмах, и при тех, кому клал печки, и дачу какому-то батюшке охранял... У него вообще нет ни одной бумажки, удостоверяющей личности. Может быть, он и не Коля вовсе, а Саша или Толя, к примеру. Отчество — тем более неизвестно. Место рождения — Бог весть. Известны лишь последние места проживания: Оренбургская область, Рязанщина, Ивановская область — и то в постоянно перемежающейся последовательности: то вначале была Рязанщина, потом Ивановщина, то наоборот...

Жил он около месяца у одних моих хороших знакомых, строил им печь. Денег не брал. Работал за пропитание, ну и чтоб к вечеру была... бутылка портвейна («чернил», «бормотухи») либо «чекушка». Мало того, делал по дому любую трудную работу: колол дрова, копал в огороде картошку, кормил собак и цыплят, пек себе и другим блины и оладьи... Душа-человек. А какие интересные истории по вечерам рассказывал после второй-третьей рюмки! И все из церковной жизни. Точнее, околоцерковной... Впрочем, небылицы, конечно: такого быть не могло. И про батюшек и про матушек. Хотя ведь кто его знает, поди-ка проверь. Но — интересно...

Достроив печку, Коля попросил денег лишь на дорогу до Рязанщины, где он на ту пору обитался, и, распрощавшись, пропал. Месяца эдак через полтора-два встречаю я одного своего хорошего знакомого с обритой наголо головой. «Да вот, — говорит, — Коля приезжал...» Оказывается, до Рязанщины он так и не доехал. На вокзале познакомился уже с настоящими привокзальными бомжами, те его «раскрутили», два дня хорошо погуляли, одна из бомжих увела его за город, к роднику, а когда наутро проснулся, бомжиха исчезла вместе с последними завалявшимися в карманах рублями, зато перед глазами, как в песне иероманаха Романа, «за родником — белый храм, кладбище старое...».

Короче, пристроился Коля местному батюшке погреб копать и строить, а когда докопал и построил, тот поблагодарил его во славу Господа Бога, дал денег всего лишь до Ивановщины, поскольку сам был гол как сокол, и вот, якобы не успев впрыгнуть в последнюю электричку, Коля и «нарисовался» у моего знакомого, попросился переночевать... Ну что ж, мои знакомые люди православные, странноприимные: и накормили и даже винцом угостили, и спать на тахте уложили... «Вот, вторую неделю,— закончил с грустью рассказ мой знакомый, — всей семьей серной мазью мажемся...»

Вообще, надо заметить, почти все церковные бродяжки в той или иной степени обладают уникальным даром очаровывать своих слушателей. Причем очарование это, в том смысле, какое в него вкладывал В.И. Даль, зиждется не столько на «волшебстве и околдовывании» («обаянии, маре, мароке, наговорах или заговорах»), сколько на элементарной православной доверчивости и невозможности возразить. Ну что можно возразить, например, человеку, который куда бы ни пришел, ни приехал, везде становится свидетелем чуда, мироточения, крестного явления, гласа Божьего с небес?.. Вот ведь везет, думаешь, а тебе все никак. Он удостоился, а ты нет. Он заслужил, а ты и рад бы в рай, да грехи не пускают.

Примешь, бывало, такого странничка, угостишь его с дороги домашним винцом, накормишь чем Бог послал, он тебе полночи — про крестные ходы, про чудеса исцеления, каких мир не видел со времен апостолов, происшедшие на его глазах, про неоднократное явление ему Серафима Саровского («Вот так, как с тобой, говорил»), а наутро, хорошо отоспавшись, ближе к полдню, он говорит: «Брат, а что, не сбегать ли нам за бутылочкой?» — «Брат! Прости, но, во-первых, пятница... День трудовой. И потом, ты же собирался дальше...»

Похожий тип впавших в безусловную прелесть калик перехожих подметил еще в своем очерке о Соловках Василий Иванович Немирович-Данченко (старший брат Владимира Ивановича, известного театрального деятеля). Вот он рисует портрет одной из своих спутниц-паломниц на монастырском пароходе, отплывшем из Архангельска в Соловки летом 1872 года:

«...Побывавшая во всех городах и, разумеется, во всех острогах, странница эта рассказывала о пупе земном, лично виденном ею в Ерусалим-Голгоф-Гефсиманской, об огне, исходящем из внутреннего нутра Печерских святителей, о стреле язвящей, но не пронзающей, о разных пророческих явлениях, о живом двуглавом орле, находящемся будто бы в золотой клетке в царском дворце в Питере; о стоглаве-змее, чуть было не пожравшем ее, потому что она, отправляясь в Иерусалим-Голгоф-Гефсиманскую, помыслила о земном — о кофе....

— Как же ты, матушка — водой, чать, ехала в святые места?

— В Ерусалим-Голгоф?

— Да.

— Все по суше... Пешочком все, на этих самых ноженьках, родная!

— А моря не встречала?

— Было, признаться, одно море, где фараон с воинством на колеснице потоп. Одначе, как мы подошли, так оно сейчас и отхлынуло. Мы по белому песочку с золотыми и брульянтовыми камнями так и прошли. Как на бережок вышли — вода опять сошлась. Чудо!.. И сколько чудес этих — не перечтешь. И все чудеса разные. В одном месте водой действует, в другой — огнем, а в третьем — ароматом на тебя пущает... Да, сподобилась я, грешная, за мое сиротство горькое да за добродетель мою. Смирение — великое дело перед Господом!»...

Как это напоминает мне иные наши околоцерковные разговоры, после праздничной службы, особенно непосредственно сразу по выходе из трапезной...

— А вы слышали?.. Паломники в Оптиной были. Пришли они, значит, в храм до начала службы. Смотрят, монах из алтаря выходит. Рослый такой, плечистый. С кадилом. Идет и кадит, кадит по углам... Один-то не растерялся, подходит к нему: «Отче, благословите... А вот как вы думаете, принимать нам новые паспорта или не принимать?». «Нет, — говорит тот строго.— Не принимать. Ни в коем случае. Ждите. До конца декабря. В декабре все само собой разрешится». И дальше идет и кадит... Тут служба началась, народ повалил. Выходит другой батюшка, а тот, который кадил, исчез в алтаре. А как служба-то кончилась, подходят паломники к тому батюшке, который служил, и говорят: «А где у вас тут такой высокий монах был, плечистый? Ходил тут еще перед службой, кадил?» — «Что за высокий монах? Выше меня? Нет у нас больше другого. Я, пожалуй, самый высокий и есть. И самый плечистый. А что?» И осенило тут тогда паломников, что это ведь не кто иной был, да и быть другого не могло, как отец Василий... ну тот... один из трех убиенных на Пасху монахов...

— Господи Спасе! Глас!.. Не иначе.

— А что в декабре-то будет?

— А это уж никому не известно. Сказано: ждите. Что-то, видимо, будет!

— Прозорливец В. из Дивеево тоже говорил, что еще в 2000 году будет. А ничего не было. И в 2001-м. И в 2002-м...

— Как же так не было? А явление иконы «Русь воскресающая»! Не того просто ждали. Русь-то воскресла! На небесах. А теперь надо, чтоб и на земле воскресла. Все от нас, православных, зависит.

— А кому она явилась-то, эта икона? Говорят, какой-то колдунье.

— Чушь это все. Провокация. Колдуньям иконы не являются.

— А если она не настоящая?

— Кто? Икона? Колдунья?.. Вы вот хотя бы знаете, что все произойдет в одно мгновение, яко молния посреди неба. Вот некоторые говорят: какие паспорта, какие печати антихристовы, если еще и антихрист-то не пришел и храм для него не построен. А вы знаете, что храм Соломона будет построен в три дня, что все уже готово. Осталось только собрать. Что каждый правоверный иудей придет со своей отверткой и вкрутит свой болт. Каждый знает, когда и какой, в какой блок.

— А ты сам-то принял паспорт или нет?

— Да он ему больно-то нужен. Он и так проживет. Языком.

— А ты, небось, уже приняла, раз так говоришь?

— Да, я приняла. Пошла и обменяла. Мне семью кормить. У меня мать лежачая, свекровь еле ходячая, двое недееспособных, хотя и пенсии получают. Мне что, на их шеи садиться?

— Отец Z вон сказал...

— Отец Z в монастыре живет, за каменными стенами, от мира отрекся. Он с голоду не помрет. «Всякое даяние благо есть», — говорит. И принимает. От всяких, принявших и не принявших. Ему хорошо рассуждать. А нас кто с мужем накормит?..

— Тетя Маша вон хитро поступила. Сама не приняла, а всю пенсию на дочь переписала. Та ходит, получает и ей отдает.

— Так. Значит, что же выходит? Тетя Маша спасется, а дети? Пусть погибают? За этим рожала? Что-то я не помню такого в Писании.

— А теперь, может, и Писания не надо. Таинств, святых отцов... Как у протестантов. Ничего не надо. Церкви не надо. Принял — не принял. Весь разговор. Принял — значит, хоть лоб до крови разбей, все равно не спасешься. А не принял — при жизни святой. Делай что хочешь, греши — не хочу. Святые годами на столпах стояли, Серафим Саровский тысячу дней и ночей на коленях — на камне, а тут... Никакого труда. Сказано — однако!— «царство Божие трудом нудится». Так-то!

Последний из говорящих, Артем (реальный персонаж, только имя другое, как и, впрочем, все остальные), недавно обратившийся в Православие, знал, что говорил. Неспроста говорил. Еще полгода назад он подрабатывал на приеме и выдаче кассет в видеосалоне. Теперь-то, конечно, ушел, так как вовремя понял, что его Православие никак не сочетается с тем, что выдается в этих салонах. На девяносто девять процентов не сочетается, если не на все сто. С тех пор как он появился в храме, мы с ним стали общаться, обмениваться литературой, газетами. Как-то раз он пригласил меня в свой салон, в назначенный день и час; как я понял потом, не без умысла.

У него там такой закуток, отделенный от общего зала рекламным щитом; мы сидели, пили с ним чай. В зале кто-то зашаркал. Артем быстро вышел. По голосу я догадался — к кому... Когда он вернулся, я помолчал и спросил:

— Ну и что он изволил взять?

— Как всегда. Боевик и эротику.

— И это православный батюшка, гонимый за борьбу с «печатью антихриста»?

— Ты теперь понял?!

— Я-то понял, Артем. Только, знаешь, не делай, пожалуйста, обобщающих выводов. А то ты теперь опять начнешь пропускать службы.

— Я тебе еще не все сказал...

— Умоляю, Артем! Я знаю, у тебя тут, как в бывшем КГБ, не надо никаких ИНН: на каждого досье, по принципу: скажи мне, что ты ешь, и я тебе скажу, кто ты есть. Не грузи. Мне своих грехов с избытком хватает...

И снова:

— Вы слышали?..

Слышали. И видели. Видим: в городе и окрестностях все больше и больше появляется выходцев с Кавказа. Они не только появляются, они оседают.

 И еще Артем рассказывал... У Антона был дом в деревне. Антон с женой, в связи с острой необходимостью, решили его продать. Пришли кавказцы и предложили одну треть от цены. Жена русского начала было возмущаться. Жена кавказца ей и говорит: «Бери, дура, пока дают. А то и этого не получишь. Пройдет десять лет, ты мне здесь будешь ноги мыть в тазик и пить эта вода из тазик».

Что-то все чаще и чаще вспоминаю своих старых знакомых: раба Божиего Николая и церковных бомжей. В принципе, конечно, можно освоить профессию печника, ничего там сложного нет; или, например, копателя и строителя погребов... В принципе. Почему бы и нет?.. Ну уж, наколачивать-то тексты на компьютере вроде обучен.

Только вот вопрос: кому будем строить? И что наколачивать?

Очень существенный, кстати, вопрос.