Богородица

Архив номеров Номер 20

Юбилей непослушания

Протоиерей Владимир ПРАВДОЛЮБОВ


Бывает нечто, о чем говорят:
«смотри, вот это новое»;
но это было уже в веках, бывших прежде нас.

(Еккл. 1, 10).


В стремительно меняющемся мире я чувствую себя случайно сохранившимся осколком прошлого века. Так, я не всегда понимаю разговор собственных детей, не могу отличить киллера от дилера, компьютерная мышь приводит меня в трепет и не допускает до компьютерных собак. Да что там говорить? Даже мобильным телефоном я пользуюсь самым примитивным способом: нажму кнопку с цифрой 2 – слышу голос старшего сына: нажму кнопку с номером 3 – слышу голос младшей дочери. Попытка набрать многозначный номер всегда кончается неудачей – пальцы какую-нибудь цифру нажимают вместо одного два раза, и я попадаю не туда. Так что я с гораздо большим основанием могу повторить слова Грибоедовского героя:

 Как посравнить да посмотреть
    Век нынешний и век минувший –
            Свежо предание, а верится с трудом.


И вот предо мной новое! Это – СФИ, что расшифровывается как «Свято-Филаретовский Институт». И возглавляет его признанный новатор – профессор священник Георгий Кочетков. Правда, это новое – уже с бородой. 1-2 декабря 2009 года этот институт отпраздновал свой 20-летний юбилей. Целых 20 лет новаций! И у меня возникает мысль – насколько это новое ново! Не было ли уже – по слову Премудрого – что-то похожее в веках, бывших прежде нас? Можно поискать ответ на этот вопрос в собственном жизненном опыте.

Я родился во время сталинских репрессий. Из многих арестов, которым подвергался мой отец – исповедник Сергий (память 5(18) декабря) – я застал два: в 1935-м и в 1942-м годах. В 1935-м мне было четыре года. Отца водили на допрос из тюрьмы в милицию под окнами нашей квартиры два милиционера с наганами. С тех пор я долго панически боялся милиционеров; следы этого страха остались во мне до сих пор. В 1942 году отца арестовали в день Преображения Господня. В эти дни стояла яркая солнечная погода, а у меня сквозь этот свет проглядывала физически ощутимая чернота, до сих пор мне памятная. В войну и после нее – до 60-х годов – атеисты несколько ослабили давление на Церковь. В это время я неожиданно для себя успел проскочить в университет и, несмотря на университетское образование, стать священником. Слово «проскочить» требует пояснения.

Я был уверен, что в университет не поступлю. Мой старший брат, самый талантливый в нашей семье, окончил только 7 классов. Это было еще до моего рождения – он (как и вся наша семья) был тогда лишенцем и большее образование ему не полагалось. Другой брат и сестры закончили наш городской Индустриальный техникум. Еще один брат – только школу: он был совсем молодым убит на фронте. Провинциальная школа, которую окончил я, гордилась тем, что каждый год хотя бы один ее выпускник поступал в университет. Когда я объявил, что хочу поступать на мехмат МГУ (механико-математический факультет Московского Государственного Университета), мои учителя, которые очень хотели, чтобы я поступил, настойчиво тянули меня в комсомол, считая, что не комсомольца в университет ни за что не примут. Я так же считал, но я и не думал поступать. Просто у меня был мальчишеский интерес: кто и на каком этапе меня в университет не пропустит. В анкете написал: отец священник – служит там-то; брат священник – служит там-то. Мои документы приняли ни слова не сказав, я благополучно сдал экзамены, потеряв всего два балла, осталась медкомиссия. Прошел и ее. И вот мое личное дело на столе у председателя медкомиссии – интеллигентной московской дамы. Ее подпись – последний этап поступления. Она полистала мое дело и сказала: «Интересные у вас родственники». Я подумал – вот оно! – и с задором ответил: «Да, интересные!» Последовал вопрос: «А как вы относитесь к их убеждениям?» Я ответил: «Полностью разделяю!» – «Ну и молодец, идите и учитесь!» – последовал ошеломивший меня ответ. Отсюда я наивно вывел заключение, что оттепель в отношении государства к Церкви реальна; только до провинции еще не дошла.

Ставши священником, я понял, что это не так – просто сменились методы воздействия. Эти методы четко изложены в «Застольных разговорах» лютого врага советской власти Гитлера, в этом вопросе оказавшегося ее единомышленником. Говоря о Церкви, он изрек: «В юности я признавал лишь одно средство: динамит. Лишь позднее я понял: в этом деле нельзя ломать через колено. Нужно подождать, пока церковь сгниет до конца, подобно зараженному гангреной органу. Нужно довести до того, что с амвона будут вещать сплошь дураки, а слушать их будут одни старухи. Здоровая, крепкая молодежь уйдет к нам» (В. Карпов. Жуков на фронтах Великой войны: М. Вече, 1996, с.196). Приводя эти слова Гитлера, я вовсе не хочу поставить знак равенства между гитлеровским режимом и советской властью. Они почти во всем различны. Взять хотя бы то, что коммунисты – крайние интернационалисты, а гитлеровцы – крайние националисты. Прослеживается различие между ними и в их эволюции. Советская власть начала с кровавой диктатуры, с красного террора с лозунгами: «Если враг не сдается, его уничтожают», и еще более жестоким сталинским: «Лес рубят – щепки летят», причем не важно, враг ли щепка – она может лететь и ради устрашения. А под конец появилась идея «социализма с человеческим лицом» с лозунгом: «Человек человеку друг, товарищ и брат».

Гитлеризм же начал со вполне респектабельного национал-социализма, целью которого было дать гениальному немецкому народу достойные его условия существования. А скатился он к кровавой диктатуре и крайнему расизму, допускающему производить туалетное мыло из человечьего жира и дамские сумочки из кожи русского, еврея или цыгана.

Но в отношении к Церкви и вообще религии они оказались единодушными. Я отношу это единодушие к их общим корням: Гегелю, Дарвину и вообще – к блестящей, но внутренне гниющей европейской культуре. То, что Гитлер изложил как программу действия, советская власть осуществляла с самого начала своего существования. И многого добилась.

В советской действительности здоровая молодежь и крепкие старики, боясь неприятностей, стороной обходили храмы, а самые неотложные религиозные нужды старались совершать тайком. Церковные службы десятилетиями посещали одни старухи. Естественно, старухи умирали, но их место занимали вышедшие на пенсию и состарившиеся молодые. Один коммунист по этому поводу сказал почти словами Символа веры: «Я думал – перемрут старухи и церкви закроются. Но сейчас вижу, что царствию этому не будет конца». Эти старухи, из года в год ходившие в церковь, сами того не подозревая были самыми образованными в богословии людьми.

Мне запомнился с молодых лет разговор в алтаре нашего храма между настоятелем – кандидатом богословия дореволюционной школы – и молодым священником, вернувшимся в алтарь после чтения Великого канона Андрея Критского. Читал он его с ошибками – и о. настоятель сказал ему. «Вас слушали люди, которые знают этот канон почти наизусть – выучили за долгие годы хождения в церковь. Каждая Ваша ошибка как током бьет их по ушам». В частности этот батюшка в слове «Единица» перенес ударение со второго слога на третий, чем глубокий догматический термин превратил в бытовую единицу.

Много стараний приложила власть и к тому, чтобы с амвона вещали сплошь дураки. Это и помехи получению богословского образования и так достаточно скудного. Это и переводы умных священников куда-нибудь в глухой угол. И надо сказать: в этом власть добилась некоторых успехов. Я однажды в обычный воскресный день слушал в Москве проповедь священника, почему-то избравшего темой догмат Святой Троицы. Он столько наговорил ересей, что я от стыда за него возымел нелепое желание залезть под стоящую у боковой стены скамейку. Мой сын – регент одного из московских храмов – говорит мне, что сейчас положение с проповедями ничуть не лучше. Это ощущают и светские специалисты – музыканты, поющие в церковных хорах. Они ведь не выдавливают из своих умов еретические фразы, а усердно выпевают слова песнопений, составленных святыми отцами. Например, такие: «Един есть Сын сугуб естеством, но не ипостасию, Темже совершенна Того Бога и совершенна человека воистину проповедающе, исповедуем Христа Бога нашего». И когда они с амвона слышат такую, например, фразу: «Три лица Божественной Ипостаси не слитно и неизменно пребывают Друг в Друге»[1], они недовольно морщатся. Так что клирошане оказываются лучшими богословами, чем воспитанники наших духовных школ. И те, кто постоянно ходит в Церковь в воскресные и праздничные дни, простаивая всю службу от начала до конца, тем самым воспринимают догматическую чистоту и нравственную силу, заложенную святыми отцами в православном богослужении.

Рекомендации своего лютого врага Гитлера, советская власть осуществляла во все время своего существования, особенно в период между гонениями. Приняв в 1943 году трех митрополитов, Сталин одновременно создал при правительстве особый орган – Совет по делам Русской Православной Церкви (позднее – по делам религий). Этот Совет имел в каждой области уполномоченного, а в каждом районе – комиссию по наблюдению за соблюдением законодательства о культах. Задача этой структуры в том и состояла, чтобы с амвона вещали дураки или люди с подмоченной репутацией, а слушали их одни старухи. Правда, некоторые из этих чиновников выполняли свои обязанности своеобразно. Один из рязанских уполномоченных, снятых за излишний либерализм, говорил своим близким: «Слава Богу, по моей вине ни одна церковь не закрыта, ни один священник не уволен». Его сменил человек из органов госбезопасности. Начал он как лютый враг Церкви: его трясло от ярости при виде священника. Некоторое время спустя он сказал своей секретарше (и он, и она обязаны были ходить в церковь для наблюдения за соблюдением законодательства о культах): – «Советую вам пореже ходить в церковь; по себе знаю – засасывает!» И в конце своего срока он говорил мне: «Говорите проповеди предельно ясно, четко, недвусмысленно. Вас по обязанности слушают люди некомпетентные, они могут вас не понять и навредить вам».

Вскоре власть предприняла еще одну силовую попытку по уничтожению Церкви. Хрущев обещал показать в 1980 году по телевизору последнего попа. Я в это время заочно учился в Ленинградской Духовной семинарии. На сессии съезжались батюшки со всей страны и рассказывали о том, что творится на местах. Так где-то в Сибири на обрывистом берегу большой реки стоял деревянный храм. Однажды вечером в нем совершили очередную всенощную, а когда пришли утром служить литургию, храма на месте не оказалось. По распоряжению властей его ночью бульдозерами столкнули в реку. Еще интереснее история с закрытием Гомельского собора. Верующие как-то прознали, что собор хотят закрыть, и по очереди днем и ночью находились в храме. Властям это надоело, пригнали солдат, ввели их через боковые двери к солее и начали выдавливать народ из церкви. Преодолевать сопротивление народа пришлось в течение 4-х часов. Возмущенные верующие тут же на площади выявили из своей среды добровольцев, которые поехали с жалобой в Москву. Они попали на прием к Брежневу – он был тогда Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Когда верующие ему заявили, что грубо нарушен закон о свободе совести, он им ответил: «У нас свобода существует для умных людей. Для дураков у нас свободы нет. Сорок с лишним лет вам твердят, что Бога нет, а вы все верите».

Вскоре власти убедились в недейственности репрессивных мер. Из глубины высоких партийных кабинетов стало доноситься, что скоро Церкви дадут свободу, но Церковь будет нового типа. Для тех, кто этого «нового типа» не примет, где то в Западной Сибири строились бараки. Это намерение властей хорошо высмеял один из анекдотов хрущевской поры. Анекдот давал правительству рекомендации по решению трудных для него вопросов.

Продовольственный вопрос – Закрыть границы! (имелась в виду финансовая и продовольственная помощь дружественным режимам).

Жилищный вопрос – Открыть границы! (имелось в виду желание многих уехать из страны).

Религиозный вопрос – Повесить в каждой церкви портрет Хрущева. Имелось в виду, что в такую церковь верующие не пойдут.

 
* * *


Послабление в отношении Церкви совпало с постепенным разрушением Советской власти. И вот удивительно! Изменилось государство, сменилась власть, а курс на «портреты Хрущева в храмах» остался неизменным. Я имею в виду многочисленные попытки реформирования богослужения, в частности перевода его на русский язык. Несомненно, в рядах реформаторов есть искренние люди, но в целом это движение организуется и финансируется врагами Церкви. По слову Премудрого, которое я привел в начале статьи, это явление только кажется новым, оно уже было в прошедших веках.

В XVII-XVIII вв. наше школьное богословие было в сильной зависимости от богословия Запада. По слову митрополита Антония (Храповицкого) наши ученые-богословы «занимались списыванием у немцев». Это вызывало у наших богословов преклонение перед Западом и ощущение собственной неполноценности. На Западе в это время царил культ разума. Нашу Церковь западные богословы обвиняли в отсутствии в ней прогресса, в ее закостенелости. Соответственно у некоторых русских богословов возникла идея обновления церковной жизни. Одним из проявлений этого стремления было исправление специально созданной комиссией богослужебных текстов. В эту комиссию входили лучшие богословы-лингвисты, а возглавлял ее видный богослов – архиепископ (впоследствии Патриарх) Сергий (Страгородский). И хотя изменения были очень осторожны и незначительны, православный народ их отринул.

Все эти обстоятельства учли большевики. Для меня знаковой в этом смысле фигурой является личность Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича. Он был специалист-сектовед и знал жизнь Церкви изнутри. В частности, к нему как специалисту обратились власти с вопросом – не является ли хлыстом Распутин. Он засвидетельствовал, что Распутин православный христианин. Этого для властей оказалось достаточно. В тайне же Бонч-Бруевич был одним из организаторов партии большевиков и после революции был личным секретарем Ленина. В этом качестве он в 1918 году принял делегацию бывшего в то время Поместного Собора Русской Православной Церкви. Делегация вручила ему для передачи Ленину протест против надругательств над святынями, которые в это время совершались.

Бонч-Бруевич сказал делегатам: «Владимир Ильич занят важными государственными делами и вас, естественно, принять не может. Эту вашу бумажку я ему, конечно, передам. Но напрасно вы стараетесь! Если уж мы взяли власть в свои руки, то через пять лет от вас ничего не останется». Это не было пустым бахвальством. Бонч-Бруевич знал, что православный народ никаких новшеств не примет, как не принял новую редакцию богослужебных книг архиепископа Сергия. А также он знал об обновленческих настроениях богословски образованного духовенства и был уверен в трусости и корысти рядовых священников.

Так у власти возник план уничтожения Церкви – надо поддерживать обновленцев, а на тех, кто не пойдет в обновленцы, нажать силой власти, чтобы они стали «красными попами» – так называли священников-обновленцев в простом народе. Один из обновленческих лидеров глумливо пошутил: «Попы что раки. Черные, а ошпаришь – становятся красными». На это и рассчитывали большевики. Церковь окажется разрезанной горизонтально: сверху обновленческое духовенство – снизу не желающий принять обновленцев народ. Ни духовенство без народа, ни народ без духовенства жить церковной жизнью не смогут. И Церкви очень скоро не станет.

Как известно, этот хитроумный план провалился – подавляющее большинство попов, претерпевая конфискации, обыски, лишение всех прав (в частности – на образование), аресты, ссылки, расстрелы – остались верными традиционному Православию и уважаемыми православным народом. Началась скорбная жизнь Церкви. Волны репрессий сменялись периодами давления на Церковь методами, о которых так красноречиво говорил Гитлер. Антиподы во всем, в этом коммунисты и фашисты оказались единомышленниками. И почти до конца века Церковь несла подвиг мученичества и исповедничества. Отчаявшись в этих попытках погубить Церковь, советская власть решилась в конце своего существования вернуться к ленинскому плану ее разрушения – созданию «церкви нового типа». Кое-что в этом направлении было сделано, но довести до какого-то конца свой план советская власть не успела. Вместе с рухнувшей властью рухнул и железный занавес, отделявший нашу страну от так называемого свободного мира. В нашу страну свободно хлынул мутный и смрадный поток свободы: свободы растления и разврата во всех его формах, наркомании, оккультизма, религиозного плюрализма вплоть до сатанизма. И в этом потоке пришло к нам дело, которое не успела осуществить прежняя власть – построение «церкви нового типа». На этом поприще трудится множество реформаторов. Может быть, их не так уж и много, но шум, производимый ими и вокруг них в средствах массовой информации, создает ощущение массовости явления. Дальше всех в этом деле продвинулся священник (все еще!) – Георгий Кочетков.

Во-первых, он создал новый тип как бы богослужения – «агапы». Хотя он и назвал их именем, которое употреблялось во времена апостолов, но его «агапы» с древними агапами ничего общего не имеют. Тогда это был способ благотворительности – их целью было кормить бедняков за общим столом с богатыми. Теперь это совместные трапезы людей обеспеченных. Эти трапезы сопровождаются достаточно сложным литургическим чином, составленным самим Кочетковым и его единомышленниками. Чем не портреты Хрущева?

Второе его дело – создание особых общин с четкой организацией и управлением, напоминающих общины сектантов. Вообще говоря, замена прихода общиной – мечта многих реформаторов. Православные общины естественным образом возникли в эмигрантской среде, где маленькая группа православных русских людей, как и подобные группы других народов, должна была выжить в инославном и иноязычном мире и не утратить своей веры, не раствориться в инородном окружении. В нашей в основном русской и православной стране нужды в общинах с их взаимопомощью – нет. Они организуются или искусственно – по примеру Запада, или естественно – вокруг авторитетного батюшки.

Мне пришлось лежать в московской больнице, при которой была церковь. Завтрак, прием лекарств, а в будни и обход врачей были в 8 часов утра, а литургия в церкви начиналась в 9 утра. Я спросил у ящика: почему не служат если не с 6-ти, то хотя бы с 7-ми утра, чтобы молящиеся не так опаздывали к завтраку. Мне сказали: У нашего батюшки духовные дети живут в разных районах Москвы – они успевают собраться только к 9-ти. Мне хотелось воскликнуть – для кого церковь, для больных или для духовных детей вашего батюшки – но я сдержался, вспомнив: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. В таких общинах слово батюшки – закон, как в монастыре, что часто вызывает конфликты в семьях его духовных детей.

Кочетковские общины пошли дальше. При общем руководстве Кочеткова каждая община имеет свое возглавление – и если она вырастает, она может размножаться делением. То есть, кочетковские общины представляют в теле Церкви некое подобие раковой опухоли.

Третье дело о. Кочеткова – перевод богослужебных текстов на русский язык. Этот перевод осуществляет СФИ (Свято-Филаретский институт), недавно отпраздновавший свой 20-летний юбилей. Я называю этот юбилей юбилеем непослушания. Возглавляет этот институт профессор свящ. Георгий Кочетков. Каких наук он профессор – не знаю. Знаю только, что в богословии, особенно догматическом, он недоучка. Сужу по его публикациям в журнале «Православная община». Они вполне соответствуют уровню догматических проповедей иных современных московских священников. Может быть он – филолог? Ведь институт этот занимается переводом богослужения на русский язык и имеет уже шесть (!) томов таких переводов. И имя святителя Филарета Московского выбрано для этого учреждения, чтобы как-то оправдать этим именем его незаконную и не получившую благословения священноначалия деятельность. В юбилейных материалах СФИ есть такое заявление: «Именно святитель Филарет явился одним из вдохновителей перевода Библии на русский язык. Даже если бы он больше ничего не сделал, это была бы его немеркнущая заслуга для Церкви. Его труды вдохновляют нас и нам помогают. Дай Бог, чтобы святитель Филарет оставался с нами, как знамя нашего возрождения, как пример для подражания и как учитель Церкви».

Святитель Филарет – отец и учитель Церкви и останется таковым независимо от намерений и действий СФИ. Является ли он для СФИ примером для подражания? Конечно нет. Во-первых, он – образец послушания. Начал он дело перевода Библии по поручению священноначалия. Когда же делу был дан «обратный ход», он, хотя и был недоволен этим, но продолжать перевод (в отличие, например, от прот. Герасима Павского) не стал. Вновь стал участвовать в деле перевода, когда этот перевод решило возобновить священноначалие. Так известный всему миру иерарх явил в себе образец послушания.

А СФИ? Он действовал в годы патриаршества Святейшего Алексея II, который в полном согласии с подавляющим большинством православных – духовенства и народа – считал недопустимым богослужение на русском языке и неоднократно об этом заявлял. А СФИ, не обращая внимания на голос всей полноты церковной, все двадцать лет занимался переводом богослужебных текстов на русский язык. 20 лет непослушания! Так усвоен урок святителя Филарета! И, вдобавок, это непослушание – оскорбление памяти наших отцов и дедов, противоставших обновленчеству даже до смерти!

И второе. Перевод Священного Писания на русский язык осуществлялся не для богослужебного употребления, а для домашнего чтения. Точно так же для домашнего ознакомления до революции параллельно славянским богослужебным текстам печатались рядом их русские переводы. У нас в семье сохранялась такая книга. Я ее в детстве читал и видел, насколько славянский текст молитвеннее русского. Позднее я понял, почему так. Представьте себе, например, что вместо «не прогневайся на ны зело» мы прочтем – «не слишком сердись на нас». Второе уместно сказать человеку – к Богу обращаться так нельзя! А «не прогневайся на ны зело», если с первого раза покажется не очень понятным – не беда: при ежевечернем чтении в молитвах «на сон грядущим» он станет и понятным, и согретым молитвенным предстоянием пред Богом[2]. То, что святитель Филарет не считал возможным богослужебное употребление русского перевода Священного Писания, мы можем видеть из его проповедей – русский язык их по словарю и строю очень близок к богослужебному славянскому языку.

Но может быть именно для этой цели – домашнего чтения – предпринят перевод, осуществленный СФИ? Ничего подобного! Он создан именно для богослужебного употребления. Вот как об этом говорит проф. Кочетков: «Мы не хотим, чтобы в церкви были какие-то реформы. Мы не собираемся никому ничего навязывать. Но тот, кто считает нужным служить по-русски, будет это делать, даже если ему это запрещают. Я знаю множество священников, которые поступают именно так»[3].

Эта его фраза вызвала у меня сомнение в его вменяемости. Человек двадцать лет трудится над неприемлемыми для Церкви реформами – и вдруг заявляет: «Мы не хотим, чтобы в церкви были какие-то реформы». Но потом я понял, что о. Кочетков привык ко лжи настолько, что даже не замечает ее. Он уверен в своей безнаказанности со стороны тех, кто с ним не согласен. Привык и к тому, что его поклонники оправдывают все, что он ни скажет. А фраза эта – верх цинизма. Представьте себе человека, который не перестает бить Вас по щекам и говорит Вам: я не хочу бить Вас, просто я дал волю (свободу!) своим рукам. Я знаю многих людей, которые, несмотря на то, что им это запрещают, поступают именно так». По цинизму фраза о. Кочеткова очень похожа на это высказывание. Он, правда, людей не бьет (разок только приказал побить о. Михаила Дубовицкого – см. «Благодатный Огонь», №16, с.54), но он более двадцати лет бьет Церковь, священником которой формально является, своими реформами сея сомнение в ее неповрежденности.

Приведу пример. Наш город уважает нашу семью. Было время, когда из всей семьи в городе осталась одна моя тетя, младшая сестра моего отца. Идет она однажды из церкви; ее догоняет женщина и говорит: «Как мы счастливы, что Вы ходите в церковь». Тетя удивленно спросила – почему? Женщина ответила: «Мы знаем, пока Вы ходите в церковь, и нам можно в нее ходить». Такова реальность наших дней: многие для себя решают вопрос – можно ли ходить в церковь, или уже нет. Так что яростный нажим неообновленцев на Церковь есть – по крайней мере со стороны его тайных организаторов – осуществление в новых условиях ленинского плана раскола Церкви по горизонту: духовенство отдельно, миряне отдельно. Поистине справедлив лозунг советских времен: «Ленин умер, но дело его живет».

 

И очень горько от сознания того, что сотрудниками умершего Ленина являются не только кочетковцы, но и некоторые наши ныне живущие иерархи. Я говорю, например, об архиепископе Тульчинском и Брацлавском Ионафане.

Как свидетельствует в своей статье «Богослужение как вызов»[4] священник Димитрий Карпенко, именно владыка Ионафан благословил переводческие труды СФИ. А некая госпожа Колымагина в отчете о юбилее СФИ утверждает, что «владыка Ионафан дал благословение на продолжение столь удачно начатого труда богослужебного перевода»[5]. Спрашивается, какое имеет право украинский архиерей благословлять богослужебные труды в Москве, за пределами не только своей епархии, но и за пределами его страны. Это происходит или из-за незнания, или (что вернее) сознательного нарушения канонов Церкви. В своем выступлении на юбилее СФИ владыка Ионафан с удовлетворением отметил, что, будучи на Херсонской кафедре, он делал что-то похожее на то, что в Москве делает о. Кочетков[6]. Видимо, поэтому он так восторженно принял участие в юбилее СФИ.

Выступая на презентации 6-го тома литургических переводов СФИ владыка Ионафан сказал: «Эти шесть книг – словесная купель крещальная, последнее слово лингвистической богословской науки в истории богослужения и в переводе богослужебных книг нашей святой русской православной церкви». Это ли не манифест строителя «церкви нового типа».

Кроме того, владыка переводит богослужебные тексты с церковно-славянского на украинский язык. Мы знаем, что язык богослужения поддерживает связь между русским и украинским народами. И в России, и на Украине служат на церковнославянском языке. Вытесняя церковно-славянский язык своими переводами на русский и украинский языки, владыка Ионафан со стороны Украины, а кочетковцы со стороны России наращивают языковый барьер между родственными украинским и русским народами, разрушая тем самым их единство.

Не менее восторженно приветствовал юбилей СФИ священник Димитрий Карпенко. О нем у нас особый разговор. Предо мной лежат три его интернет-публикации: «Литургия апостола Марка»[7], «Наболевшее»[8] и «Богослужение как вызов»[9].

О чем же «болит» душа о. Карпенко? В частности о том, что не ведется диалог о церковных проблемах. Он говорит: «Давайте будем разговаривать, давайте не будем соглашаться, давайте будем убеждать, давайте будем убеждаться, но только давайте не будем делать вид, что никакой проблемы вовсе нет» («Богослужение как вызов»).

Мы, традиционалисты, давным-давно говорим о том, что проблема есть и очень серьезная. Ее четко обозначил недавно почивший старец архимандрит Иоанн (Крестьянкин): «Сейчас новообращенные христиане хлынули в Церковь и затоптали бывших истинных, ибо все христианские нормы растоптали по своему разумению, не церемонясь»[10]. Топчут не церемонясь, потому что считают «бывших, истинных» темными людьми, без всякого смысла цепляющимися за традицию и накопившими в Церкви множество проблем, о которых о. Карпенко в унисон с другими реформаторами – в частности, с о. Феогностом (Пушковым) – говорит в указанных выше интернет-публикациях. Эти проблемы я хочу разделить на две группы.

Первая – проблемы, неправильное решение которых может поколебать самый фундамент Русской Православной Церкви. Это проблемы богослужебного языка, способа чтения тайных священнических молитв, частоты причащения и способов приготовления к нему.

Вторую группу составляют проблемы мелкие, незначительные и выдвигаются они только для того, чтобы хоть что-то в Церкви изменить, хоть чем-то попытаться оттолкнуть верующих от Церкви. Обо всех этих проблемах традиционалистами говорено-переговорено, писано-переписано, а ответного обсуждения со стороны реформаторов, (обсуждения, к которому нас призывает о. Карпенко) нет. Налицо фигура умолчания – стремления не создавать вхождением в дискуссию рекламы взглядам традиционалистов.

Но кое-какие признаки того, что реформаторами замечается критика в их адрес, все-таки есть. Вот, например, журнал «Благодатный Огонь» – он часто и аргументировано выступает против новаций реформаторов. В ответ т.н. «Информационная служба СФИ» откликнулась заметкой: «“Благодатный огонь”» наградили по ошибке». В конце ее говорится: «Всякий храм, в котором допускается продажа журнала “Благодатный огонь”, оскверняет себя» (газета «Кифа», 2008, № 13)[11]. С этой концовкой хочется сопоставить окончание статьи о. Димитрия Карпенко «Богослужение как вызов»: «Найдем ли мы внутренние силы для того, чтобы внутрицерковная дискуссия велась в рамках элементарного уважения к оппонентам, зависит от нас самих. Сможем ли?». Если о. Димитрий не боится оскверниться, читая журнал «Благодатный Огонь», с ним можно вести уважительный диалог.

В частности, на те проблемы, которые я считаю незначительными, я уже давал ответ о. Феогносту (см. «Благодатный Огонь», №19, с. 75-78). Повторяться не хочется. О. Димитрий, например, спрашивает:

1. Почему мы вечером слышим в церкви: «исполним утреннюю молитву нашу Господеви» – а утром: «исполним вечернюю молитву нашу Господеви»? Довольно подробно на подобное недоумение я ответил о. Феогносту (Пушкову) в 19-м номере журнала «Благодатный Огонь» на стр. 75-77.

2. Почему при возгласе: «Оглашении, изыдите» никто из Церкви не выходит? Ответ там же – стр. 78.

3. Почему не читаются вслух тайные молитвы священника? Ответ на стр. 77-78.

4. Почему никто не подходит (иногда) причащаться при возгласе: «Со страхом Божиим и верою приступите»? Ответ: Приступать можно (и нужно) не только для причащения, но и для поклонения Св. Дарам (на Пасху – поясным поклоном). Причащаются же те, кто подготовился.

Пятый вопрос сформулирован о. Карпенко в заметочке «Наболевшее»: «Почему наиглавнейшая часть богослужения – евхаристический канон совершается при закрытых вратах?... Почему перед пением Символа веры священник преподает мир не людям, а закрытой катапетасме?»

Отвечу сначала на вторую часть вопроса. При возгласе «Мир всем!» молящиеся наклоняют головы, принимая благодать Святого Духа, изливающуюся на них благословением священника. Ни для них, ни для Святого Духа алтарная завеса (катапетасма) не является препятствием.

Ответ на первую часть вопроса нуждается в предисловии о. Димитрия. Он пишет: «Так уж получилось, что моя богослужебная жизнь до рукоположения всегда так или иначе была связана с богослужением архиерейским, которое почти все совершается при открытых Царских вратах». Поэтому, видимо, о. Димитрий не успел оценить молитвенную сосредоточенность евхаристического канона при более скромном священническом служении Литургии. В наших краях есть трогательный обычай: ставить зажженную выносную свечу пред Царскими вратами с начала Символа веры до начала причащения мирян. И в благоустроенных приходах люди приучены проводить это время в благоговейном трепете и сердечной молитве. Архиерейское служение, выигрывая в торжественности, в этом моменте менее действенно, чем смиренное священническое.

Особое внимание о. Карпенко уделяет языку богослужения – он активный сторонник перевода богослужения на русский язык. Видимо поэтому он заявил на юбилее СФИ: «Дело СФИ есть дело Церкви». Этот замысел реформаторов, в котором они уже так глубоко продвинулись, особенно волнует православных традиционалистов. В частности, журнал «Благодатный Огонь» с давних пор говорит о недопустимости этого перевода.

Но я хочу обратить особое внимание о. Димитрия на три статьи в последнем 19-м номере «Благодатного Огня» (с. 75-94). Это статьи профессора Александра Камчатнова, Николая Каверина и моя статья «Вновь о реформаторах Богослужения». В этих статьях приводятся серьезные доводы о недопустимости богослужения на русском языке.

Так, проф. Камчатнов в статье «Сакральный славянский язык в Церкви и культуре» напоминает нам научную прозорливость великого Ломоносова, утверждающего, что «Российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен утвердится, коль долго Церьковь Российская славословием Божиим на славенском языке украшаться будет». (М.В. Ломоносов. «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке»). Господин Камчатнов говорит: «Декретом Ленина церковнославянский язык перестал быть предметом школьного обучения. Выросли поколения, не знающие этого языка… Отсечение славянского языка изменило языковую ситуацию в целом: изчез священный язык – и изменилась иерархия языковых ценностей, сместились все акценты и пропорции. То, что раньше гнездилось в языковом подполье и боялось выйти на свет, теперь нагло лезет в глаза и уши: нет священного и нечего больше стыдиться… Вместо великого и могучего русского языка у нас постепенно образовался «совковый новояз…» (с. 85). Боюсь, что на этом процесс падения русского языка не закончился. Если дело СФИ победит, то оно тем самым себя и погубит – и коллективу переводчиков СФИ придется свой устаревший шеститомник переводить еще раз – уже на англо-русский новояз. (Хочу покаяться: мысль о том, что о. Кочетков является продолжателем дела Ленина, я нечаянно позаимствовал именно из этой статьи г. Камчатнова.)

Не менее убедительна и статья г. Каверина: «Церковнославянский язык – это наш язык для беседы с Богом». Из нее я хочу процитировать высказывание прот. Валентина Свенцицкого (†1931): «Богослужение должно совершаться именно на славянском языке. Причина такого утверждения ясна для тех, кто решает вопрос не на основании мирских размышлений, а на основании духовного опыта. Этот духовный опыт показал людям, что язык разговорный, на котором ведутся наши мирские разговоры, перенесенный в богослужение, влечет за собой мирские воспоминания, и наша мысль, и без того блуждающая невесть где во время молитвы и занимающаяся своими мирскими делами, от этого мирского языка при богослужении еще более уносится в сферу мирских забот» (с. 92).

Мне кажется, что в моей статье, помещенной в этом же номере журнала, дается практическая иллюстрация этого высказывания покойного протоиерея Валентина. В частности разные названия одного и того же моря вызывают разные ассоциации: Мы говорим: Чермное море – и возникают молитвенные ассоциации. Если же называем это же море Красным, получаем ассоциации, разрушающие молитву (с. 81-82).

Если о. Димитрий считает эти доводы несостоятельными, он должен попытаться это доказать. Если он этого не сделает, то как он может говорить о честной дискуссии. Я не очень верю в то, что он не читает статей «Благодатного Огня». Вообще, чем дальше, тем больше приходится не доверять искренности о. Димитрия.

 
* * *


У меня есть некоторый опыт в этом отношении. В Ленинградской Духовной академии был замечательный профессор Александр Осипов. Он говорил горячо, убедительно и, как казалось, предельно искренне. Потом он отрекся от Бога и стал таким же убежденным атеистом-пропагандистом. И я думал: искренен ли он в своем атеизме? Решить этот вопрос мне помогла его статья в каком-то женском журнале. В ней он говорил об униженном положении женщины в православной Церкви и в подтверждение приводил совершенно точный текст Священного Писания: «Жена не властна над своим телом, но муж». Но забыл (намеренно) привести вторую половину текста: «равно и муж не властен над своим телом, но жена» (1 Кор. 7,4). Так что текст, говорящий о полном равенстве (точнее говоря, о полном взаимоподчинении) мужа и жены, он обратил в доказательство рабского положения женщины в Православии. Такой подлог перечеркнул все мои сомнения на его счет.

Подобное впечатление производит, например, такая фраза о. Карпенко: «Мы не можем и даже не имеем права лишать людей возможности молиться на русском языке, если они этого хотят». Насквозь фальшивая фраза! В ней все перевернуто с ног на голову. Более честен о. Кочетков, когда говорит: «Тот, кто считает нужным служить по-русски, будет это делать, даже если ему это запрещают». О молящихся ни слова, как будто бы их вовсе нет и их мнение ничего не значит. Не прихожане хотят молиться на русском языке, а их заставляют реформаторы-священники. Так, например, игумен Феогност (Пушков) «пытался силой и ругательствами заставить сослужить певцов и чтецов на русифицированной утрени и литургии» (см. «Благодатный Огонь», №19, с. 74, от редакции). Кто его просил об этом?

А священник Владимир Лапшин, обозвавший мракобесом алтарника Филиппа Грилля за то, что он попросил разрешения в порядке исключения прочитать шестопсалмие на церковнославянском языке?[12].

А владыка Ионафан? Как он говорил в речи на юбилее СФИ, в результате его богослужебных экспериментов «общину “покинули” группа экзальтированных особ…, но храм пополнился мужчинами и женщинами молодых и средних лет»[13]. Вот так! Старых прихожан разогнали, а новых набрали! Чуть дальше он сказал, что священников, пытавшихся ему подражать, пришлось останавливать из-за неподготовленности их прихожан. То есть, чтобы можно было реформировать богослужение «идя навстречу пожеланиям трудящихся», их надо к этому специально подготовить. Пока это удается только о. Кочеткову. Священник Димитрий Карпенко не может сказать, что ему эти факты неизвестны. Он поступает точно так же.

В одном из храмов РПЦ была с его участием совершена литургия апостола Марка! По церковному уставу строго расписано, какие литургии в какие дни должны совершаться. Литургии апостола Марка среди этого списка нет. Так что ее совершение было дерзким нарушением церковного устава.

Спрашивал ли о. Димитрий или кто-то из его сослуживцев хотя бы согласия прихожан на такое безчиние? Происхождение литургии темно, история изменений неясна. Текст же литургии, который о. Карпенко приводит в своей статейке «Литургия апостола Марка», несет в себе довольно отчетливые следы искажений, которым он подвергся в своей долгой исторической судьбе, – он побывал у коптов и имеет признаки хлебопоклонной ереси. Самое же главное – предпринятый миссионером о. Карпенко «со товарищи» беззаконный акт равносилен «портрету Хрущева». Он отталкивает верующих от Церкви, т.е. носит антимиссионерский характер!

Второе место в высказываниях о. Димитрия, возбудившее во мне сомнение в его искренности, находится в статье «Богослужение как вызов». Вот оно: «Получается так, что люди имеют возможность слышать лишь короткие отрывочные возгласы, совершенно не имея возможности понимать то, на что необходимо всем вместе ответствовать “Аминь”. Можно всю жизнь проходить в храм и так не понять, что означает торжественный возглас “Победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголющее”. Понять это не представляется совершенно никакой возможности, если только самостоятельно не задаваться подобной целью. Но опыт показывает, что даже постоянные прихожане, которых уж никак нельзя назвать случайными людьми в храме, не имеют даже представления о том, в чем смысл данного возгласа и винить их в этом нельзя».

Чтобы понять несправедливость этого утверждения достаточно подряд привести тексты возгласа священника и ответы на них лика (певчих). После возгласа священника: «Благодарим Господа» следует такой вполне связный текст:

– «Достойно и праведно есть покланятися Отцу и Сыну и Святому Духу, Троице единосущней и нераздельней:

– Победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще:

– Свят, свят, свят Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея: Осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне, осанна в вышних.»

Какое замечательное литургическое славословие предлагается верующим! И возглас «Победную песнь» из этого текста никуда не выпадает, а органично в него вписывается. И насколько богаче эта своеобразная евхаристическая молитва мирян текста литургии апостола Марка, который приводит о. Димитрий в своей статье с таким же названием.

 
* * *


Теперь – о главном – о чем о. Димитрий как о деле несомненном бросил всего одну фразу: «Главное так и остается главным, пока для нас необходимость стремления к постоянному приобщению Святых Христовых Таин за каждой Божественной литургией, на которой мы присутствуем, не станет аксиомой, сложно говорить о реальном церковном возрождении».

Ложь этой фразы в том, что она спорное выдает за безспорное, опасное новшество – за спасительную истину.

Кроме того, она содержит два стандартных заблуждения реформаторов, и еще хорошо, если только заблуждения. Первое относится к вопросу о том, как часто следует причащаться. Второе состоит в понимании того, что такое церковное возрождение наших дней. Необходимо рассмотреть и то, и другое.

Во-первых, скажем о причащении. Некто Андрей спросил о. Иоанна (Крестьянкина): «Почему у отца Тавриона причащаются каждый день, а здесь, в Печорах, самое большое, можно причащаться раз в неделю? Отец Иоанн ответил: Мы здесь все ходим по острию ножа. А отец Таврион стоит на кончике иглы. Тогда Андрей понял об ответственности причащения. Он понял, что любое неверное движение может иметь значение (последствие)»[14].

В о. Таврионе реформаторский зуд и симпатии к католичеству были замечены еще в середине прошлого века, когда он был настоятелем Глинской пустыни. «Но в должности настоятеля о. Таврион пробыл менее года, так как не оправдал доверия братии. В Глинской пустыни, обители истинно православной, он стал вводить западные, католические обычаи церковной жизни»[15]. Вряд ли он там пропагандировал частое причащение – о. Иоанн Маслов наверняка бы это отметил. Ведь Глинская пустынь, как и вся остальная Россия, твердо придерживалась древних норм частоты причащения, не реже раза в год, не чаще раза в месяц: чаще только на смертном одре и, естественно, несущему череду священнослужителю. Об этом свидетельствовали (уже после закрытия монастыря) великие Глинские старцы: о. Серафим (Романцов) и о. Андроник (Лукаш). Схиархимандрит Андроник учил: «Те, кто причащаются каждый день, это люди в прелести. Это не нужно, это от лукавого. Причащаться надо только один раз в месяц. Нужно приготовиться к Причащению, отсекать своеволие, чтоб Причастие было во спасение, а не во осуждение. Каждый день причащаться может схимник, монах больной, седмичный священник...»[16].

Так что прокатолические симпатии о. Тавриона смогли развернуться только когда он стал настоятельствовать на тогдашней западной границе нашей страны. Там он ввел практику ежедневного причащения, практику, которую римские папы продавливали у себя, преодолевая сопротивление духовенства и рядовых католиков. В Печоры же практика еженедельного причащения пришла, скорее всего, под влиянием Ленинградских духовных школ, которые тоже в то время страдали прокатолическими симпатиями. Видимо, в борьбе с этими опасными практиками – ежедневного и еженедельного причащения – собор старцев Псково-Печерского монастыря выработал свое правило – причащаться не чаще раза в две недели, то есть в два раза реже еженедельного и в два раза чаще ежемесячного причащения.

Таким образом мы имеем дело с четырьмя различными взглядами на вопрос – как часто можно причащаться. Большинство придерживается веками проверенной практики: минимум раз в год, максимум раз в месяц, оптимум – каждый пост (в Великий – два раза). Псково-Печерский монастырь допускает учащать причащение, но не чаще раза в две недели. Некоторые московские священники «ходят по острию ножа», то есть требуют от своих духовных чад причащения каждый воскресный день, что в свое время встретило резкую отповедь Святейшего Патриарха Алексия II [17]. Четвертую практику, «стояние на острие иглы» – требование причащаться за каждой литургией – отстаивают очень редкие и самые крайние реформаторы, к которым относится и о. Димитрий Карпенко. О недопустимости «стояния на острие иглы» есть много публикаций, в том числе и в журнале «Благодатный Огонь». Лично я подробно говорил об этом в статье: «Истинный смысл современной проповеди сверхчастого причащения»[18]. Кратко коснусь этого вопроса и здесь.

В условиях мирской суеты, в которую все мы вольно или невольно погружены, нельзя причащаться так часто: ни каждый день, ни раз в неделю. Это потому, что в первом случае невозможно рассудительно отнестись к великому таинству причащения Святых Христовых Таин и подготовиться к нему самоиспытанием. Чем это грозит дерзкому, указывает св. апостол Павел: «Кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против тела и крови Господней. Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей, ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не разсуждая о теле Господнем. От того многие из вас немощны и больны, и не мало умирают» (1 Кор.11, 27-30). Вот к какой беде толкает нас о. Димитрий! К болезням телесным и духовным и к смерти временной и вечной. Тогда как веками испытанная практика: причащаться один или два раза каждый пост (или раз в месяц) воспитала в русском народе даже за последнее время множество святых. Это и святители – чудотворцы Петровской эпохи, и преподобные Синодального периода, и новомученики с исповедниками советского времени. Думаю, что их свидетельство должно для каждого честного христианина навсегда закрыть вопрос о частоте причащения.

 
* * *


Переходим ко второму вопросу – что такое «церковное возрождение». Под этим словосочетанием у священника Карпенко понимается построение «Церкви нового типа», где можно служить литургию ап. Марка и любую другую – по произволу служащего священника, читать и петь молитвословия на бытовом русском языке в переводе СФИ, причащать мирян за каждой литургией, не затрудняя их ни постом, ни молитвой, ни исповедью, отменить запреты мирянам прикасаться к святыням и читать громко тайные священнические молитвы, для чего сначала служить при открытых Царских вратах, а в идеале вообще отменить иконостас и т.д.

Такое «возрождение» Церкви есть разорение ее. Кому оно нужно? Неужели самому о. Димитрию и он является сознательным продолжателем дела Ленина и Бонч-Бруевича? Хочется думать, что нет. Но если даже он искренне заблуждается, это его не оправдывает. Ведь и распинатели Христа действовали из патриотических побуждений. Они говорили после воскрешения Лазаря: «Что нам делать? Этот человек много чудес творит. Если оставим его так; то все уверуют в Него; и придут Римляне, и овладеют и местом нашим и народом… Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб… С этого дня положили убить Его» (Ин. 11, 47-53). А Самого Господа они считали обманщиком. Когда их слуги сказали им: «Никогда человек не говорил так, как этот человек» – они ответили: «Неужели и вы прельстились? Уверовал ли в него кто из начальников, или из фарисеев? Но этот народ, невежда в законе, проклят он» (Ин. 7, 46-49).

Вот источник заблуждений! Презрение людей, считающих себя знатоками, к простым верующим людям, о которых Господь сказал: «Славлю Тебя, Отче; Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных, и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение» (Лк. 10, 21).

К этой категории гордых мудрецов принадлежит и о. Карпенко. Вот он в своей статье «Богослужение как вызов» приводит цитату из статьи о. Иоанна Мейендорфа: «Вера и богослужение неразрывно связаны, но эта связь должна быть не только формальной, но и живой, питающей и веру людей, и их молитвенную жизнь. В православном понимании Церкви вера сохраняется не только через апостольское преемство епископата, но и всем народом Божиим; соборность Церкви выражается не только в Соборах – Вселенских и Поместных, но также и в их принятии и усвоении всем народом Божиим. Так и богослужение не есть дело одного лишь духовенства: оно творится и питается благочестием всего народа. В историческом бытии Церкви часто возникают опасности от нарушения соборного единства и соборного восприятия истин веры».

Как не заметил о. Димитрий, что эти слова о. Иоанна являются обличением и осуждением деятельности реформаторов? Ведь это они создают опасность «нарушения соборного единства и соборного восприятия истин веры». А православные старухи, которых так презирал Гитлер и считает ничего не понимающими о. Димитрий да и многие нынешние миссионеры? Ведь это они явили единство веры и молитвы и ясность соборного самосознания! Их вера давала им готовность за Христа «и в темницу и на смерть идти» (Лк. 22, 33). И эта вера сообщала искренность и силу их молитве. А постоянное участие (пусть пассивное) в богослужении давало их вере разумное обоснование, а молитве – особую глубину. А соборное сознание? Как стойко они соблюдали истину Православия, как преданы были своим пастырям, как почитали церковное священноначалие! И при этом строгое неприятие любого уклонения от Церкви. И все это в условиях, когда власти сделали все, чтобы запутать верующих, чтобы верующие не могли разобрать, где законное священноначалие, где незаконное; где истинный пастырь, а где волк в овечьей шкуре. По человеческим рассуждениям совершенно необъяснимо, как они сумели сохранить верность Церкви и тем самым сохранить саму Церковь от уничтожения. И нам, нынешним членам Церкви будет стыдно на страшном Суде Божием, если мы в гораздо более благоприятных условиях не сумеем сохранить то, что сохранили они. А опасность не сохранить есть.

Ею был озабочен отец-архимандрит Иоанн (Крестьянкин), когда сказал о современных реформаторах: «Если мы это страшное движение не разорим, они будут разорять Церковь». Так обстоит дело с «церковным возрождением» по рецептам о. Димитрия.

 
* * *


А нужно ли вообще церковное возрождение? А если нужно, то в чем оно должно состоять?

Конечно, Церковь как тело Христово в возрождении не нуждается. Она была, есть и будет впредь «Единой Святой, Соборной и Апостольской Церковью». В это нас обязывает веровать Символ веры. Но за годы государственного атеизма ее человеческая база до предела сжата, ее инфраструктура почти уничтожена. Главным в возрождении инфраструктуры должно быть открытие новых приходов, реставрация уцелевших храмовых зданий и строительство, где это нужно, новых, чтобы верующие люди могли ходить в храм, находящийся поблизости. Соответственно есть нужда в подготовке священнослужителей, чтецов и певцов и вообще всех, кто нужен для организации богослужения. Необходимо печатание богослужебных книг, обучение иконописцев и церковных архитекторов. С нуля приходится восстанавливать колокольный звон. И, конечно, необходимо восстановить участие Церкви в тех областях общественной жизни, от которых она была отлучена атеистической властью. В сфере образования, здравоохранения, попечительства о военнослужащих, инвалидах, находящихся в тюремном заключении и вообще о людях, нуждающихся в той или иной помощи. Работы непочатый край! И, слава Богу, она проводится. Но при этом нужно помнить, что главная сфера деятельности Церкви – богослужение и забота о вечном спасении человеческих душ.

Очень огорчило высказывание одного из самых замечательных наших Владык: «К сожалению, наши батюшки слишком заняты службами и требами, так что до настоящего дела у них руки не доходят». И тем более радостно было услышать из уст Святейшего Патриарха Кирилла, что главное дело священника – богослужение и молитва. Хочется добавить к этому, что требы тоже являются богослужением и молитвою. Когда наши батюшки горевали, что им запрещена проповедь, наш мудрый настоятель ссыльный московский протоиерей Михаил Введенский утешал их: «Истовое совершение треб с четкой дикцией и молитвенным вниманием к тексту – лучшая проповедь!» Такое совершение треб иногда помнится верующими людьми всю их жизнь. А все остальное – социальное служение, паломнические поездки, воскресные школы, кружки по интересам детей и молодежи и т.д. – только средства для привлечения людей к Церкви, к их воцерковлению.

Само же воцерковление, как дело совершенно необходимое для спасения человеческой души, встречает со стороны бесов и самой греховной человеческой природы множество препятствий. Их можно разделить на четыре группы. Внешнее – вне храма, оно же действующее внутри храма, внешние обстоятельства в самом храме и внутреннее состояние человеческой души. О внешнем вне храма хорошо сказано в стихотворении Маяковского «Мне попа жалко». Почему ему жалко попа? Потому что «приходится в церковь ему идти, когда хотелось бы – в кинематошку».

Эта «кинематошка» у каждого своя: у кого-то – «Богатые тоже плачут» или подобный современный телесериал, у кого-то фигурное катание, у кого-то древнегреческая философия, у кого-то «Страсти по Матфею» Баха – у каждого свое.

Подобную «кинематошку» я встретил, будучи молодым священником. Я иду в церковь в воскресение прекрасным летним утром служить раннюю литургию. Навстречу мне женщины с кошелками: «Батюшка, грибы пошли! Благословите, за грибами идем». Я настолько растерялся, что не сумел им внятно объяснить, что они нарушают четвертую заповедь Моисеева законодательства, что им не за грибами надо идти, а в церковь к Литургии. Представьте себе ситуацию: нужно идти в церковь ко всенощной, а по телевизору будут передавать финальный матч по первенству мира по футболу. Как я могу пропустить такой матч? Лучше я завтра к обедне схожу, а всенощную пропущу. Вот препятствие вне церкви. Предположим, что человек преодолел искушение, а в церковь все-таки пошел; его может терзать внутреннее искушение – мысли о матче, не позволяющие вникать в богослужение. Было такое искушение и у Иоанна Грозного. Он, стоя в церкви, мысленно планировал постройку дворца на Воробьевых горах, за что был обличен Василием Блаженным.

Бывают внешние искушения и внутри храма: неприятная привычка батюшки глядеть по сторонам, гнусавый голос чтеца, выкрики любительского хора, сердитые старухи рядом – да мало ли что. Если человек терпеливо перенесет эти искушения, он при постоянном посещении привыкнет к ним и перестанет обращать на них внимание. И тогда можно будет вникнуть во внутреннее состояние нашей души. Мы заметим, что богослужебные тексты никак не отзываются в нашей душе. Душа наша опоена наркотическим ядом современного мира и находится в состоянии, которое святые отцы характеризуют словами «окамененное нечувствие». Как быть? Терпеливо простаивать все службы, ожидая, когда душа начнет отходить от наркотического яда. В таком состоянии Бог часто утешает подвижника.

Один хорошо знакомый мне священник рассказывал: он родился в верующей семье, но церковь была далеко от них. И детские, и юношеские годы он в церковь не ходил. Уже в нашем городе, получивши образование и женившись, он стал ходить в церковь. По началу он ничего не понимал. Ему нужно было терпеливо выстоять всю службу до конца. Но приходя домой, он ощущал в себе такую радость, которую теперь, когда он стал священником и получил духовное образование, уже не ощущает. Он очень радуется службе, глубоко ее переживает, но никак не может добиться той радости, которую испытывал на первых порах. «Видно, так Бог призывал меня к Себе» – говорит он. Отходя от наркотического опьянения, душа усердно ходящего в церковь человека начинает все более глубоко вникать в богословское богатство и красоту религиозных переживаний, которое дает богослужение.

Из всего этого богатства я хочу остановить внимание на том, как постепенно проявляются в человеке покаянные чувства. За каждой службой, за которой читается шестопсалмие, он, например, слышит такие слова: «Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, ниже гневом Твоим накажеши мене. Яко стрелы Твоя унзоша во мне, и утвердил еси на мне руку Твою. Несть исцеления в плоти моей от лица гнева Твоего, несть мира в костех моих от лица грех моих. Яко беззакония моя превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отяготеша на мне. Возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего».

Как воспринимать эти слова? Во-первых, их надо услышать, а это не так легко дается. Но вот они услышаны. Образованный неофит сразу же споткнется на словах «гнев» и «ярость» – как их совместить с Божиим милосердием, с тем, что «Бог есть любовь»? То есть, он своим гордым умом не к себе относит эти слова, а к Богу – и этим соблазняется. Надо помнить, что наш лукавый век девальвировал понятие любви: она для него есть что-то сродни пресловутой толерантности, равнодушной и к добру, и ко злу. Бог любит Свое творение и естественным проявлением этой любви является гнев Божий на уродующий это творение грех. Если грешник не желает расстаться со грехом, то и он подвергается гневу Божию. Грех вечен, вечны и грешники – значит, вечен и гнев Божий. Ведь есть хотя бы один нераскаянный грешник, а именно диавол, который навсегда утвердился в гордости, злобе и клевете (грешники в нем только возрастают). Реальна и вечная мука. Не верить в ее вечность – значит, впасть в ересь Оригена, осужденную на V Вселенском Соборе. К сожалению, в современном мире не только инославные, но и многие православные заражены этой ересью. Слишком уж мы уверены в милости Божией и забываем о Его праведном гневе. Вот мой ответ гордому неофиту.

Но все же большинство людей приходят в Церковь не учить ее, а учиться у нее. Как такой человек понимает эти слова? Как молитву о том, чтобы не обрушился на меня гнев Божий – хотя я и заслужил его, так как грехов у меня – выше головы! («беззакония моя превзыдоша главу мою») и они страшно тяготят меня («яко бремя тяжкое отяготеша на мне»), как молитву об исцелении моих гноящихся греховных ран. Но это понимание – совершенно правильное! – пока только теоретическое: оно не одушевлено (да и не может пока быть одушевлено) покаянным чувством. Огорчаться этим не следует. Надо помнить, что наркоз отходит постепенно. Надо деловито жить церковной жизнью и – главное! – начать борьбу со грехом. В этой борьбе при свете благодати Божией мы увидим всю мерзость наших грехов, ощутим свою беспомощность в борьбе с ним и восчувствуем страшную опасность вечной гибели. Вот тогда каждое наше «Господи, помилуй» как огнем прожжет небо и достигнет престола Божия. Но такое глубокое покаянное чувство доступно немногим совершенным. Нам же немощным и слабым Бог даже не все грехи открывает, чтобы мы не впали в отчаяние, и чаще помогает справиться с грехами, чтобы мы не унывали. Важно только не загордиться. Загордишься – жди грехопадения. Так смиряет нас Бог для нашей же пользы.

Самый страшный грех – гордость. Самая нужная добродетель – смирение. Мы несколько примитивно понимаем притчу Спасителя о Страшном Суде (см. Мф. 25, 31-46): делал добро – иди в рай, не делал – иди в ад. Дело несколько сложнее. Важны не только дела, но и наше отношение к ним. Когда Господь перечисляет добрые дела праведников, они искренне удивляются: когда это было? То есть, милосердие должно обязательно сочетаться со смирением. Если же я буду считаться с Богом и говорить: Господи, когда я видел Тебя голодным и не накормил? – я только то и делал, что кормил голодных, сколько я одних благотворительных обществ основал! – боюсь, что Бог перечеркнет всю мою благотворительность, которой я питал свою гордость, и отправит в муку вечную.

 
* * *


В заключение вернемся к теме статьи. Истинное церковное возрождение в наши дни состоит в воцерковлении людей, массами идущих в Церковь, и в восстановлении потребной для этой цели церковной инфраструктуры.

Беда наших новаторов-реформаторов в том, что они входят в Церковь не для исцеления своих гноящихся греховных ран, а с гордостью судей и врачевателей воображаемых церковных недугов. Поэтому их деятельность и носит разрушительный характер. О подобных людях говорил апостол Павел ефесским пресвитерам: «Я знаю, что, по отшествии моем, войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою» (Деян. 20, 29-30).

Дорогие отцы Георгий, Феогност, Димитрий и другие реформаторы! Опомнитесь! Не губите себя и тех, кто вам вверился! Вспомните слова Спасителя: «Горе миру от соблазнов; ибо надобно прийти соблазнам: но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит… Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если повесили ему мельничный жернов на шею, и потопили его во глубине морской» (Мф. 18, 7 и 6). А апостол Павел говорит еще более грозно: «Если мы, получив познание истины, произвольно грешим: то не остается более жертвы за грехи, но некое ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников… Страшно впасть в руки Бога Живаго!» (Евр. 10, 26-27 и 31).

Пожалейте себя!


————————————————————————

[1] Cм. высказывание одного профессора, приведенное в журнале «Благодатный Огонь», № 11, с. 102.

[2] Cм. об этом: «Благодатный Огонь», № 19, с. 79 и далее.

[3] Cайт СФИ: http://www.sfi.ru/rubrs.asp?rubr_id=186&art_id=9376&print=1)

[4] Cайт «Православие и мир», 8.04.2009: http://www.pravmir.ru/article_4005.html)

[5] Cайт СФИ: http://www.sfi.ru/rubrs.asp?rubr_id=186&art_id=11928&page=1)

[6] Сайт СФИ: http://www.sfi.ru/rubrs.asp?rubr_id=853&art_id=11938&page=1&print=1

[7] Сайт СФИ: http://www.sfi.ru/rubrs.asp?rubr_id=1049&art_id=11266&page=3; также: http://otez-dimitriy.livejournal.com/364086.html

[8] Сайт СФИ: http://www.sfi.ru/rubrs.asp?rubr_id=1049&art_id=11855&page=1&print=1

[9] Сайт СФИ: http://www.sfi.ru/rubrs.asp?rubr_id=186&art_id=11072&print=1

[11] Сайт СФИ: http://www.sfi.ru/rubrs.asp?art_id=10482&rubr_id=186&print=1

[13] Сайт СФИ: http://www.sfi.ru/rubrs.asp?rubr_id=853&art_id=11938&page=1&print=1

[14] «Светлый старец. Отец Иоанн Крестьянкин», 2007, с. 227.

[15] Cхиархимандрит Иоанн (Маслов). Глинская пустынь, М., 1992, с. 131, или М., 1994, с. 513

[16] «Глинская пустынь». М., 1994, с. 467