Богородица

Страница Николая Каверина

Богослужебные заметки штатного приходского миссионера



В Церковь приходят неофиты. Является это результатом разнообразных современных миссионерских проектов, порою довольно причудливых, или усилий отдельных талантливых и распрекрасных миссионеров – оставим сей мудрёный вопрос за рамками наших размышлений. Важно, что они приходят. Но приходят они часто и со своими капризами. Нередко от только что пришедших в церковь неофитов можно услышать такое требование: «сделайте нам в вашей церкви комфортно, сделайте нам либерально, политкорректно и демократично! И обязательно на понятном русском языке! А то ведь в храмах вашей РПЦ, застывшей в своих архаичных канонах и непонятных никому языке и обрядах, нас, неофитов, ждёт хамство, высокомерные поучения и даже проклятия в наш адрес».

Да, такое бывает, кое в чём можно согласиться с подобными «упрёками». Не каждый способен стать штатным миссионером в православном храме, с любовью встречающим всех, пришедших на службу…

Вот, например, приходит в наш храм девушка, подходит после службы к батюшке и говорит:

«Отец Василий, я три недели назад приняла крещение в одной просвещённой общине, а до этого – целый год проходила там оглашение. Давайте некоторые богослужения проводить на всем понятном русском языке» – и протягивает священнику брошюру с переводами.

«А почему, отец Василий, Вы не допустили меня сегодня до причастия? Ну и что ж, что я вчера причащалась?»

«А ещё, отец Василий, почему Вы не допускаете до причастия без исповеди? Нельзя же превращать её в “пропускной билет” к Причастию?»

«А зачем это, отец Василий, обязательно вычитывать перед причастием какое-то мертвое “молитвенное правило”? Ведь протопресвитер отец Александр Шмеман пишет, что сколько бы человек ни готовился, он никогда не сможет быть достойным Христа! Ведь покаяние, посты, молитвы – это фарисейство чистейшей воды. Это ведь только фарисеи из ортодоксов думают, что они своими “приготовлениями” могут стать достойными Спасителя».

«А ещё, отец Василий, почему Вы не все молитвы читаете вслух?»

«А у нас, где я проходила оглашение, катехизаторы говорили, что посты надо соблюдать духовно, а не буквально».

«А почему я должна быть в храме обязательно в платке и юбке?»

«А давайте, отец Василий, отменим всенощную и будем служить утреню с утра».

«А почему в нашем храме, отец Василий, такие продолжительные службы?»

«А давайте проводить в нашем храме миссионерские литургии с остановками для комментариев и пояснений богослужения»…

«А почему…»,
«А давайте…». И т.д.

Поначалу батюшка пытался ей как-то возразить, что, мол, нельзя так рассуждать: «Принимай Тело Христово почаще и спасешься. Как витамины. Как это делают культурные люди на цивилизованном Западе: встал с утра – принял душ, скушал завтрак, принял витаминки и, перед работой, на 15 минут забежал в костел за духовной витаминкой, облаткой. И полный порядок в земной и небесной жизни». И стал ей о. Василий объяснять, что в Русской Православной Церкви существует замечательная традиция исповедоваться перед каждым Причастием, и дай Бог, чтобы она сохранялась еще долгое-долгое время. Стремления принизить значение Исповеди для духовной жизни христианина возникли в православной среде под влиянием протестантизма на церковное сознание. Объяснил батюшка, что исповедь существует для очищения души: ее можно сравнить с мытьем рук перед едой. Можно, конечно, есть и неумытыми руками (особенно если сумел их не запачкать), но, вряд ли кто-нибудь будет утверждать, что мыть руки перед едой – плохая традиция! Если же скажут, что где-то есть страны, в которых руки перед едой не умывают, то мы уж, «по старинке», все равно умывать руки перед едой будем. И Вам советую это делать. Тем более, что погрешаем мы ежечасно: словом, делом, помышлением. Поэтому надо остерегаться приходить на брачный Пир не в брачной одежде…

Но в процессе разговора о. Василий понял, что имеет дело с уже абсолютно зомбированным молодым человеком. Об этом когда-то писала православная писательница Нина Павлова в статье «Кто на Голгофе?»:

«Вот послушайте, что говорит семимесячный духовный младенец из Твери Лидия Санурина – она и ее единомышленники из группы о. Георгия Кочеткова уже вот как семь месяцев пришли в храм. Пришли с самыми добрыми намерениями – поучить уму-разуму батюшек и подтянуть, наконец-то, богослужение до собственного высокого уровня. Однако, цитирую, “общего языка, особенно в том, что касается богослужения, мы с ними (с батюшками. – Н. П.) найти пока не можем”» (цитата из кочетковского сборника «Община в православии», с.132–134).

Услышат ли эти пастырские наставления духовные младенцы, поверят ли, прислушаются ли? Сомнения не оставляют, поскольку неофит нынче приходит в храм крайне самоуверенный: в том-то и беда, что будучи неофитом, он сам уже всех и вся учит, как лучше «исправить» Церковь и её традиции, уже назидает налево и направо, и мысли не допуская о том, что назидать до времени (очень долгого часто) – есть дело опаснейшее для души назидателя (см.: Иак. 3, 1-2).

Этот стандартный набор методично прививается неофитам, попавшим по каким-то причинам в широко раскинутые сети обновленческой катехизации. «Улучшения» эти и призваны обновить «устаревшее кондовое православие», чудом сохраняющееся в ещё не порушенных традициях старых московских храмов и древних намоленных обителей, несмотря на всё чаще звучащие либерально-миссионерские призывы к «Перестройке в Церкви».

Но тут неожиданно и я пригодился: в соответствии с недавним решением священноначалия иметь в каждом приходе штатного миссионера, наш настоятель о. Василий, учитывая мой многолетний и богатый миссионерский опыт на поприще обращения к традициям Русской Церкви заблудших неообновленцев и прочих реформаторов (опыт, о котором молва дошла до самого Архиерея!), не долго раздумывая решил назначить именно меня таковым штатным приходским миссионером.

«Будешь трудиться в нашем храме на поприще миссии», – сказал мне, улыбаясь, батюшка. Ничего не оставалось мне, как смиренно ответить: «Приемлю сие ответственное служение, честный отче, и ничтоже вопреки глаголю». «Ну тогда, – говорит о. Василий, – подготовь статью по трудным вопросам литургики для нашего “Приходского листка” и для нашего приходского миссионерского сайта («Благодатный Огонь». – Прим. авт.)».

Вот так я неожиданно для себя попал в славный «Орден Почетного Миссионера» – ОПМ, где трудятся такие корифеи миссионерского умного делания, как Протодиакон Андрей Кураев, игумен Сергий (Рыбко), Кирилл Александрович Фролов и многие другие замечательные и распрекрасные труженики «Миссии без границ».

* * *

Очевидно, что в приведенных вопросах девушки присутствует почти полный интеллигентский набор «улучшений» церковной жизни – обновленческой реформации, часто хитро замаскированной под благовидным предлогом возвращения к древней традиции, т.е. когда в основу передела или реформы полагается древняя и уже отжившая форма или традиция. Этот приём носит наименование «модернизм через традицию». Ну, например, давайте снесем Московский Кремль в его нынешнем виде ради благого и святого дела сохранения исторического облика центра Москвы: ведь при Иване Калите Кремль выглядел иначе и совсем не так, как сегодня. Вот и давайте восстановим его в первозданном виде!

А просто перестраивать сейчас уже не получится. У нас ведь уже даже каждый неофит знает про эти фокусы, под которыми протаскиваются обновленческие проекты. А потому обновленец сегодня – не окончательный дурачок, он понимает, что нужно мотивировать все-таки свою перестройку в Церкви не только «негативом», т.е. критикой существующих церковных традиций как, якобы, устаревших и не соответствующих поставленным «современным миссионерским задачам». Современный интеллигент, пожалуй, на это и не клюнет, а вот наживку «перестройка Церкви под видом возвращения к традиции» – то есть «позитивный» аргумент скушает, да еще и поблагодарит – почует, что участвует в «святом и благом» деле.

При этом активно применяется лукавый тезис о том, что, мол, исказили многое, да и мы, мол, просто о том запамятовали – тут и раскол старообрядчества припоминается к месту – очень выгодно это нынешним перестройщикам показать и доказать, что не все так спокойно в Багдаде и дурят нас, дурят вот уже не одно столетие. И если приглядеться ко всей этой неусыпной обновленческой работе (а сюда приплетается и критика схоластики и «латинского пленения» в русском богословии), то можно чертить готовую карту зодческих действий по возвращению к «древним и утраченным традициям».

Итак, в центре – намоленная древняя обитель с устоявшимися молитвенным подвигом многих поколений наших предков и истинными многовековыми традициями, а вокруг – современные сантехники-обновленцы-перестройщики, горящие желанием Церковь русскую, т.е. Кремль Московский, «перестроить под старину». А для этого «под старину» срочно требуется капитальный евроремонт!

Вот, например, в древности духовенство не носило длинных волос и даже на макушке выбривалось т.н. «гуменцо». Духовенство древней Церкви, средневековья и большей части нового времени в целом придерживалось этой традиции. Иконография сохранила до нашего времени лики святых первых веков христианской истории, которые в большинстве коротко подстрижены.

Традиция православного духовенства носить длинные волосы зарождается только в XVIII столетии. В XIX веке она распространяется повсеместно, так что увидеть коротко остриженного священника в то время было невозможно. В принципе эта новая традиция не противоречила мнению апостола Павла (1 Кор. 11, 5–6, 13–16), указания которого касались, главным образом, мирян. Священство в силу самой своей природы должно быть выделено в среде верующего народа, в том числе и внешними средствами. В этом заключается общий культурологический принцип отличия сакрального от профанного. Обычай носить длинные волосы в среде духовенства появляется в XVIII веке как противовес обмирщению быта и основывается на подражании Ветхозаветной Церкви, в которой существовал особый чин назорейства, системы подвижнических обетов, среди которых был и запрет стричь волосы. Назореем был Иоанн Предтеча, назореем, вероятно ошибочно, называли Господа Иисуса Христа, Который, как свидетельствует Священное Предание Церкви, носил длинные волосы.

Это наша древняя русская традиция, мы это восприняли еще от греков, как знак высокого служения Церкви. Священники делают это в знак отречения от всего мирского и в знак жертвенного служения Богу.

Однако та «архаичность» обычая «растить власы», которая привлекала к себе консервативных священников, отталкивала сторонников обновленческих перемен в Церкви, начиная с конца XIX – начала XX века. В их глазах «древность» оборачивалась «дремучестью»: длинные волосы становятся воплощением отсталости и неразвитости российского духовенства в той же степени, что и длиннополая ряса и борода. Споры о волосах становятся частью споров о внешнем виде священника будущего и напрямую соотносятся с вопросом об улучшении быта духовенства. Среди иереев, особенно молодых, появляются поклонники светских коротких стрижек.

И вот под предлогом «возвращения к традициям» реформаторски настроенное духовенство начинает стричься, подстригать бороду. Как следствие – носить во внебогослужебное время светскую одежду, как бы стыдясь своей священнической рясы. Всё это вписывается в обновленческую концепцию обмiрщения Церкви, размывания границ между церковно-сакральным и секулярно-мирским, размывания православной духовности, на которой зиждилась на протяжении тысячелетия церковность русских верующих людей.

В настоящее время можно встретить молодых, недавно рукоположенных священников, имеющих весьма необычный для православного пастыря внешний облик: коротко постриженных, гладко выбритых. Такие священники часто служат в фелонях греческого покроя, а некоторые даже с обручальным кольцом на правой руке. Своим подчеркнуто нетрадиционным внешним видом, являющимся знаковым сигналом для посвященных: «свой – чужой», они как бы пытаются подчеркнуть своё отличие от традиционного православного духовенства, «закостеневшего» в отживших литургических формах и старомодном и «совковом» внешнем облике «попа-требоисполнителя»: «несть, якоже прочии человецы» (Лк. 18,11). Эта дань духу мiра сего во внешнем обличии «просвещенного» пастыря «нового типа» времен перестройки в Церкви характеризует именно священников модернистского, реформаторско-обновленческого направления, воспитанных на трудах отцов-модернистов: А.Шмемана, Н.Афанасьева, А.Меня...

Реформы в литургической практике – это главное отличие таких пастырей нетрадиционной внешней ориентации.

Остановлюсь на таком нетрадиционном явлении, как ношение за богослужением священником-модернистом обручального кольца на руке.

Когда совершается таинство брака, мужа и жену трижды обводят вокруг аналоя с Крестом и Евангелием. Когда же совершается таинство священства, ставленника трижды обводят вокруг Святого Престола. Его венчают с Церковью. И эти великие узы становятся сильнее брачных уз. Поэтому перед совершением таинства рукоположения будущий диакон/священник снимает обручальное кольцо и кладет его на престол в знак того, что его жизнь отныне принадлежит только Богу: он обручен отныне Церкви Христовой. Именно поэтому по церковным канонам (правилам) человек, ставший священником, будучи неженатым, не имеет права жениться после принятия сана.

После рукоположения семья священника мистически расширяется до всех прихожан, доверенных ему архиереем и Богом. И новым обручальным кольцом для священника-пастыря является отныне наперстный крест.

И как Христос является Женихом церковным, так и священник теперь имеет другую невесту – Церковь, другую семью – вверенных ему духовных чад, за которых он будет обязан дать отчет Самому Господу Богу.

Вот как на этот вопрос отвечал нынешний насельник московского Сретенского монастыря иеромонах Иов (Гумеров), тогда ещё священник Афанасий:

«В традициях нашей Церкви перед хиротонией (таинство рукоположения) ставленник снимает обручальное кольцо и больше его не носит. Объяснить это можно тем, что человек возводится на новую ступень: он символически обручается с Церковью. Во-вторых, священнослужитель не должен иметь никаких мирских украшений, если даже они символически указывают на его брачные отношения» (http://www.pravoslavie.ru/answers/6424.htm).

Постараюсь ниже поделиться с братьями и сестрами накопленными мною миссионерскими познаниями из области богослужебной практики, ибо православное богослужение представляет собой сегодня, впрочем, как и на протяжении всей истории Русской Православной Церкви, самую эффективную форму миссионерства. Истинное миссионерство как нельзя лучше определил Святейший Патриарх-Исповедник Тихон: «Божественная красота нашего истинно-назидательного в своем содержании и благодатно-действенного церковного богослужения, как оно создано веками апостольской верности, молитвенного горения, подвижнического труда и святоотеческой мудрости и запечатлено Церковью в чинопоследованиях, правилах и уставе, должна сохраниться в Святой Православной Русской Церкви неприкосновенно, как величайшее и священнейшее ее достояние…». И поэтому любой священник или архиерей, истово и с любовью совершающий богослужение на языке церковнославянском, является образцовым миссионером.

Итак, Господу содействующу, начну свое ответственное миссионерское делание с рассмотрения некоторых часто возникающих вопросов устроения приходского богослужения и приходской практики.

1. Надо ли служить утреню непременно с утра и почему служить надо по Уставу?

Призывая служить утреню обязательно утром, ревнители т.н. «литургического возрождения» ссылаются, как правило, на мнимую утрату реального смысла времени, если утреня служится с вечера: на ектении произносится прошение «исполним утреннюю молитву нашу», тогда как за окном – вечер, а протодьякон Кураев голосит о чём-то утреннем.

Но, руководствуясь этой точкой зрения, служить утреню просто перед литургией будет также неправильно: возглас «Слава Тебе, показавшему нам Свет» перед славословием должен, согласно Уставу, совпадать с восходом солнца. А это соблюдать практически невозможно.

В Греции утреня служится с утра, однако утреня эта изрядно искорёжена и скукожена: сразу после Великого славословия даётся возглас на начало литургии (у греков в отличие от нашей Церкви другой устав – Константинопольский).

То ли дело у нас в России! Утреню с вечера можно служить не спеша, читая положенные две кафизмы, не сокращая канон (да хоть на 14 – пожалуйста!), полностью пропевая все стихиры… Что практически неисполнимо и утомительно, когда утреня служится с утра.

Да и в Типиконе есть примеры, когда совершение утрени предписывается однозначно совершать вечером: утреня четверга и субботы 5-й седмицы Великого поста должна начинаться в 22:00 («в 4-й час нощи»), а утреня Великого Пятка – в 20:00 («во 2-й час нощи»).

Утреня вечером – это правильно и с пастырской точки зрения: утром в будний день, посетив литургию в храме, можно не опасаться опоздать на работу или в институт.

Для нас важнее содержание, а не время совершения богослужения. Иначе мы уподобимся фарисеям, взваливавшим на людей бремена неудобоносимые.

Всё в нашем богослужении, каким мы его имеем на сей день, прекрасно служит делу нашего спасения. А если кому-то мешает спасаться слово «живот» вместо «жизнь», или утреня, совершаемая с вечера, то тут требуется вмешательства более опытного духовника: для таких людей абсолютно закрыта духовная составляющая богослужения, которую они пытаются компенсировать буквой – «возвратом к древним формам и традициям», что само по себе абсурд. Невозможно взрослого человека заставить втиснуться в его детскую одежду.

Говорят об «утрате реального смысла времени», когда утреня служится вечером. Но ведь и часы соответствуют строго определённому времени! Тогда давайте будем и здесь последовательны, читать их в положенное время суток и посмотрим, к чему мы в результате приходим.

Часы имеют своё строго установленное время их совершения в храме. Час 1-й соответствует 7:00 утра и он должен читаться после утрени. Следовательно, в этом случае утреня должна начинаться самое позднее в 5 утра (и это при том, что в Москве метро открывается в 5:30!). А дальше, по окончании литургии, верующие, духовенство и весь причт храма сего должны дожидаться положенного времени прочтения 3-го и 6-го часов (соответственно, в 9:00 и в 12:00)? Или читать часы, как и полагается перед литургией, нарушая тем самым «соответствие реального и литургического времени»? Чтобы выйти из подобной трудноразрешимой дилеммы времени и пространства, наиболее ревностные реформаторы решают этот вопрос радикально: просто не читают в своих храмах часы.

Это в будние дни. А что мы будем наблюдать под воскресение? Если накануне – всенощная, то утром, в 7:00 – 1-й час, далее – литургия.

Как быть дальше? Или мы служим литургию сразу после прочтения 1-го часа, т.е. в 7:10, или ждем до 9:00, когда по смыслу полагается чтение 3-го часа, и только по его прочтении – служится литургия? Если служим литургию в 7:10, то она окончится около 9:00. Сразу после этого, т.е. в 9:00 будет прочитан 3-й час, а ещё через три часа, т.е. в 12:00 – 6-й час. Естественно, в пустом храме. Да и чтение 3-го и 6-го часа после литургии – это нарушение последования суточного круга богослужения и равнозначно тому, как если Херувимскую песнь и Великий вход совершать после запричастного стиха, или после отпуста.

Вывод: Итак, Типикон вполне предполагает возможность совершать утреню с вечера. Но случая совершения утрени после восхода солнца Типикон не знает ни одного! Утреня после восхода солнца – отступление от Типикона, а совершение утрени с вечера – нет. Вообще утреня совершается не утром, а перед утром; как и вечерня совершается не вечером, а перед вечером (на Афоне за два часа перед заходом солнца).

Так что давайте будем служить и впредь утреню, особенно в составе Всенощной, с вечера, не обращая внимания на возражения со стороны всевозможных «улучшателей» и реформаторов с миссионерской направленностью.

И давайте дорожить нашей русской богослужебной традицией. Не будем ломать то, что прекрасно служит делу нашего спасения. А наше традиционное богослужение с утреней вечером, с намоленным церковнославянским языком никаких препятствий в деле нашего спасения не представляет.

Так закончил я первый раздел своей статьи-послушания. Правда, на сердце, как-то стало тревожно: а дойдут ли мои заветные мысли до читателя, до прихожан, до духовенства? Услышат ли меня братья по разуму из ОПМ? Вон на днях-то из Новгорода сообщили, что там во многих приходах уже на русском служат, в Заволжье тоже эксперименты во всю идут, в других местах вообще новые, не предписанные Типиконом чины древних литургий (апостолов Марка, Иакова…) возобновляют.

Однако продолжу свои рассуждения.

2. «Креативное либеральное пастырство»: современная практика частной Исповеди ущербна

Когда предлагаются какие-либо «усовершенствования» в церковном богослужении, возникает недоумение – зачем это надо? Ведь кто ходит регулярно в храм – того полностью устраивает установившийся порядок службы, ее намоленный веками церковнославянский язык, ее традиции. А если подстраивать наше богослужение ради недавно появившихся в храме неофитов, или ради случайно зашедших прохожих – то это будет равносильно тому, как если бы ради пришедших в дом гостей выгнать из дома постоянных его обитателей.

Существуют опасения, что для приведения нашего православного богослужения в соответствие новым евростандартам, потребуется трансмутация традиционного церковного сознания православных верующих. А для этого ныне взращивается новое поколение как священнослужителей, так и прихожан, оторванных полностью от древних традиций Русской Православной Церкви. Они-то и будут пролагать нам светлый путь в европравославие, а именно – активно предлагать пересмотр сложившихся на протяжении столетий богослужебных традиций Русской Церкви как «устаревших» и не соответствующих нынешней либеральной доктрине «модернизации» всех общественно-политических и экономических структур. Мол, тысяча лет было плохо, так давайте в Церкви кое-что улучшим в либеральном духе и переделаем под образ жизни современного, модернизирующегося на глазах человека, жаждущего и в Церкви Христовой настоящего «драйва», чтобы всем в православных храмах от этого миссионерско-либерального «драйва» было очень и очень комфортно, либерально и «без напрягу». Да и посты, как атавизм средневековья, давайте пересмотрим в сторону облегчения. Отменим исповедание грехов перед причащением Святых Христовых Таин, ибо понятие греха вступает в резкое противоречие с базовой либеральной ценностью – идеей «прав человека»...

Либеральные «креативные» священнослужители активно пропагандируют пересмотр многовековых церковных традиций Русской Церкви под лозунгом так называемого «литургического возрождения», заключающегося в сверхчастом причащении Святых Христовых Таин без должного приготовления и в призывах к отказу от обязательного Таинства Покаяния перед Причащением – Исповеди. Исповедь существует для очищения души: ее можно сравнить с мытьем рук перед едой. Можно, конечно, есть и неумытыми руками (особенно если сумел их не запачкать), но, вряд ли кто-нибудь будет утверждать, что мыть руки перед едой – плохая традиция! Если же скажут, что где-то есть страны, в которых руки перед едой не умывают, то мы уж, «по старинке», все равно умывать руки перед едой будем. Тем более, что погрешаем мы ежечасно: словом, делом, помышлением. Поэтому надо остерегаться приходить на брачный Пир не в брачной одежде…

Это обновленческое «творчество», разрушительное по своим последствиям, в действительности приводит к обмiрщению церковной жизни и, несомненно, является духовным преступлением перед русским православным народом. Призывы либерального российского духовенства к отмене Исповеди перед Причастием прекрасно встраиваются в западную либерально-гуманистическую доктрину «отмены греха и Бога». Отмена Исповеди неизбежно приведет к повреждению нравственного сознания христианина, сначала к искажениям в понимании человеческой греховности, а затем и к оправданию греха до полного уничтожения данного понятия или перевода его в пространство абстрактных категорий. А если человек сроднится с грехом, то он одновременно потеряет Бога.

Нам важно доверять нашим опытным духовным пастырям и древней практике Русской Православной Церкви, согласно которой готовящийся ко святому Причащению должен обязательно исповедоваться. И не будем соблазняться лукавым либеральным мудрованиям современных обновленцев. То, что практика обязательной Исповеди перед причащением Святых Таин в современных условиях для Русской Церкви верна и необходима, доказывает само нравственное состояние нашего общества, которое близко к полному разложению.

Либеральные «креативные пастыри» считают на полном серьезе, что как только богослужение будет проходить по-русски и никто не будет требовать поститься и исповедоваться перед причащением – так сразу народ в храмы и повалит! Но верят ли сами церковные либералы и апологеты «креативного православия» в эти прекраснодушные розовые миссионерские затеи? Скорее всего – нет.

  3. Следует ли поститься накануне причащения в воскресный день

Современные обновленцы считают невозможным говение перед причащением: тем самым якобы нарушаются 64-е Апостольское правило и 18-е правило Гангрского Собора, запрещающие поститься в субботние и воскресные дни. В отношении толкований канонических правил современные обновленцы поступают так же, как протестанты в толковании Священного Писания. Совершенно не интересуясь, как эти правила истолковывали авторитетные канонисты (напр.: Феодор Вальсамон, Никодим (Милаш) и др.), они сами начинают толковать их, вырывая отдельные фразы, не соотносясь с общим контекстом, историзмом и основным назначением того или иного канонического правила. С таким подходом к толкованию канонов можно доказать либо опровергнуть любую бредовую идею, выгодную для реформаторских целей. Действительно, 64-е Апостольское правило и 18-е правило Гангрского Собора отменяют пост в субботние и воскресные дни (кроме Великой Субботы). Но понятие «пост» в древности имело несколько иное значение, нежели сегодня. В первые века христианства под словом «пост» подразумевалось вообще невкушение какой-либо пищи. Древние монахи-отшельники для того, чтобы не нарушить постановление Церкви в этом вопросе, употребляли по субботам и воскресеньям немного фиников, дабы эти дни не стали постными. Так же Типикон в 48-й главе (под 25 декабря, 2-е «зри») указывает на отмену поста в Рождественский сочельник, если он приходится на субботу или воскресенье. Но разрешает только немного хлеба и вина, чтобы опять-таки эти дни (суббота и воскресенье) не были постными. Но это отнюдь не означает разрешение на мясо и молоко, как некоторые неверно толкуют эти правила. В современном же понимании слово «пост» означает воздержание от скоромной пищи (мясо, молоко, иногда и рыба), но не полное воздержание от пищи, как это было в древности. На этом сравнении видно, насколько в аскетическом отношении современные христиане отличаются от древних.

Итак, пост в субботу и воскресенье, запрещенный 64 апостольским правилом, означает полное воздержание от пищи. В канонических текстах и типиконах пост означает полное голодание, либо сухоядение до 9-го часа (так это объясняет прп. Никодим в Пидалионе, с. 76-77, изд. 1886 г.). В греческом языке слово «разрешение» выражается двумя понятиями, имеющими различное значение: λύσις и κατάλυσις. Λύσις (частичное разрешение) означает разрешение на вкушение постной пищи до 9-го часа. Разрешение на вино и елей (постное масло) также входит в понятие частичного разрешения поста. Κατάλυσις же означает полное разрешение (отмену) поста то есть разрешение на сыр, молоко и яйца для монахов и мясо для мирян. По объяснению преп. Никодима, 64-е Апостольское правило запрещает полный пост, но не требует полного разрешения поста. Иначе православные христиане согрешали бы против 64-го правила во все многодневные посты, когда как раз происходит только частичное разрешение поста (как известно, субботние и воскресные дни не входят в число дней святой четыредесятницы, т.е. Великого Поста, но тем не менее, в эти дни даётся только частичное, а не полное разрешение Поста). В субботу дается разрешение на вино и елей – отсюда следует, что частичным разрешением поста (λύσις) правило не нарушается, но и полного разрешения поста (κατάλυσις) также не допускается перед причастием (по образцу субботних и воскресных дней Великого Поста).

Таким образом говение перед причащением в воскресный день должно включать отказ от скоромной пищи и в субботу, ибо никакого нарушения 64-го апостольского правила тем самым не будет. Если же понимать 64 апостольское правило как запрет на воздержание от скоромной пищи, то разговение происходило бы каждую субботу Великого поста.

  4. Нужен ли новый приходской устав богослужения?

В последнее время помимо русификации богослужения предлагают составить приходской сокращенный устав, раз, мол, службы по Типикону все равно не исполняются. Но ведь это будет иметь разрушительные последствия для нашего богослужения, – возмутился я духом. – Ведь и новый приходской богослужебный устав ленивые и нерадивые о богослужении настоятели также не будут соблюдать и начнут сокращать и т.д. и т.д. … «Нормой» все-таки должна быть норма, а не ее невыполнение. Иначе до нуля досокращаемся. И в результате мы придем к тому, что происходит с богослужением на западе: месса за 20 минут.

Отрицательный пример дали греки, поломавшие свой устав введением уродливого отдельного «приходского», что признают даже достаточно либеральные авторы. Об этом пишет, например, архимандрит, ныне митрополит Диоклийский, Каллист Уэр, в предисловии к его переводу Праздничной Минеи на английский язык.

Так что принятие нового приходского богослужебного устава взамен Типикона, о чем сейчас поговаривают, будет означать начало радикальных реформ богослужения Русской Церкви.

Нет, никаких новых уставов вводить не надо: Типикон должен остаться навсегда образцом проведения суточного круга богослужений. И ничего нет страшного в том, что в приходских храмах устав сокращают: главное – это делать грамотно, т.е. сохранять структуру службы, а количество пропеваемых стихир или тропарей в каноне оставить на усмотрение настоятеля. Это как и с Евангелием: мало кто способен исполнить все евангельские заповеди, но никто ведь не требует составить облегченную версию Нового Завета для нерадивых христиан.

5. О «миссионерской» литургии

Не раз уже доходил и до нас слух, что на базе Белгородской Духовной семинарии (с миссионерской направленностью) был разработан проект так называемой «миссионерской литургии». Предложены были к исполнению такие «интересные» нововведения, как, например, служить литургию всегда с открытыми Царскими вратами, читать Священное Писание лицом к народу. Читать Священное Писание на двух языках (на русском и церковнославянском), или вообще только на русском. Священнические «тайные» молитвы читать вслух. По ходу службы объяснять народу, что означает, символизирует тот или иной момент богослужения.

И вот какие рассуждения посетили меня после прочтения сих нерадостных новостей…

Такие «миссионерские литургии» с непременными многочисленными остановками богослужения для «миссионерских комментариев» являются настоящей профанацией православного богослужения. Это – какая-то «игра в литургию»: «а сейчас, братья и сёстры, я буду делать то-то и то-то...». Непонятно, почему пояснения «происходящих священнодействий и исполняемых молитвословий» (т.н. «комментарии») нельзя провести во внебогослужебное время, не нарушая молитвенный строй литургии и её сакрально-мистическую целостность? Какой смысл в подобных объяснениях именно на литургии, а не на специальных огласительных беседах, возможно, с использованием видеоматериалов?

Однако Миссионерский отдел настойчиво рекомендует другим епархиям проведение подобных «миссионерских литургий», которые представляют собой самое настоящее глумление над православным богослужением. По этому поводу вспомнились мне слова протоиерея Александра Шаргунова из нашего приходского миссионерского журнала «Благодатный Огонь»: «Совершаются и так называемые “миссионерские литургии”. Характерно, что в практику вводятся объяснения по ходу службы. Это профанация таинственной жизни Церкви, глубокое непонимание природы молитвы. Как будто нельзя заранее раздать желающим тексты с этими объяснениями. Научатся ли переступающие порог храма самому главному – благоговейному, со страхом Божиим вхождению в Церковь, истинной вере – вследствие такого “миссионерства”?»

Если собравшиеся в храме нуждаются в объяснениях лектора и экскурсовода, готовы ли они к молитве? И самое главное: не будут ли подобные «миссионерские» комментарии мешать молиться постоянным прихожанам храма?

Вот что о «миссионерской литургии» пишет диакон Владимир Василик: «Глубокая ошибка – считать, что Божественная Литургия есть средство и орудие миссии. Она не средство миссии, она – ее цель. Задача миссионера, проповедника – привести к крещению некрещенного и к Причастию Святых Христовых Таин невоцерковленного. Но само Причастие не может служить орудием для достижения этой цели. Это почти все равно, что строителю путать молоток и крышу. Давать уроки литургики во время Божественной Литургии – все равно что во время ее замешивать тесто для просфор, когда они давно должны быть не то что выпечены, но вынуты.

Возникает вопрос, кто является аудиторией для этой “литургической” миссии? Если люди верующие и воцерковленные, то им в сущности это не нужно. Более того, назойливые полунаучные комментарии, временами из не очень благоговейных уст, только мешают молиться, ибо они закрывают для верующего слуха слова святых Отцов и самого Господа. А если целевая аудитория – неверующии, то зачастую это не только бесполезно, но даже и вредно. Ведь огласительные и тайноводственные поучения в древности отнюдь не делались достоянием кого попало, их не предлагали язычникам и неверующим. А именно это и может произойти в случае широкой телевизионной трансляции литургии с соответствующими комментариями. Распространение знаний о Церкви отнюдь не умножает число верующих, напротив, голые внешние знания, преподанные в отрыве от церковной жизни и подлинной святости, только раздражают неверующих людей» (http://www.blagogon.ru/biblio/619/).

Как остроумно подметил один блогер, «если миссионерам-литургистам будут делать операцию, она обязательно должна быть миссионерской. Операцию несколько раз надо прерывать, чтобы объяснить собравшимся устройство скальпеля, показать кишочки и как их надо резать... Ах, да. Такие миссионерские операции давно делают. В анатомическом театре. Над трупами. Для миссионеров-литургистов вся Церковь – анатомический театр, а Бог в Ней – труп».

6. Некоторые требования миссионеров-реформаторов, предъявляемые к традиционному богослужению

а) Служить ли литургию всегда с открытыми Царскими вратами

А что это даст для цели миссионерства? То, что люди смогут подсматривать, что делается в алтаре? Не вытворяют ли там священнослужители чего-то неподобающего?

Служение с открытыми Царскими вратами не даст никакого миссионерского эффекта, так как люди всё равно ничего не увидят. Во-первых, священник закрывает собой всё то, что происходит в алтаре на престоле (это о евхаристическом каноне), а во-вторых, иконостас закрывает жертвенник и не видно проскомидии, даже если открыты царские врата. Большинство мирян и так уверены, что священник чем-то занят у Престола. Если Царские врата открыть, не станет понятнее – чем именно священник там занят.

Если же изменять всё, для того чтобы всё было видно и понятно, то нужно служить, как католики мессу – без иконостаса и лицом к народу (так, кстати, в 1920-х гг. ХХ века служил обновленческий епископ Антонин Грановский в Заиконоспасском монастыре). Но тогда мы лишимся того великого богословского смысла всех литургических действий, который вложен в наше богослужение. Например, закрытие царских врат на вечерне (начало суточного цикла) знаменует собой изгнание из рая, открытие завесы символизирует открытие людям тайны их спасения, а открытие Царских Врат – открытие христианам Царствия Небесного и т.д. Да и вообще все действия и передвижения священника (он сам символизирует, или изображает Самого Христа) в алтаре и в храме во время богослужения, в том числе открытие и закрытие Царских врат в определенные моменты богослужения, имеют глубокое символическое значение: это иконообразы евангельских действий Господа Иисуса Христа в Его земной жизни, они воспринимаются в их внутреннем богочеловеческом реализме. Это глубочайшая и таинственная мистика Церкви, которая учит, что на каждой литургии действительно повторяется жизнь и крестный путь Господа Иисуса Христа, что во время литургии мы, молящиеся, а не слушающие человеческие «миссионерские» комментарии, пребываем в Вечности, ибо измерение литургическое реально есть пребывание неба на земле, и бесконечное повторения евангельских событий. Новомученик священник Сергий Мечев считал, что события жизни Спасителя и его Пречистой Матери, хотя и произошли в известный момент времени, но имеют вечное, непреходящее бытие. В православном богослужении, совершающемся и повторяющемся также во времени, они как бы совершаются вновь, открываясь перед молящимися, делая их участниками этих событий. Об этом глубоком мистическом значении литургических действий и символической связи их с библейскими событиями писали такие великие литургисты, как Николай Кавасила (XIV в.), прп. Максим Исповедник, свт. Симеон Солунский.

Протоиерей Константин Буфеев пишет: «Помимо канонических соображений, в этом характерном для многих обновленцев стремлении служить с открытыми царскими вратами содержится духовная болезнь. Они явно не понимают, и потому искажают в своей литургической практике значение иконостаса как духовно-материальной границы между пространством алтаря (местом Божественного присутствия) и храма (местом собрания народа Божьего). Фактически обновленцы, упраздняя иконостас и царские врата, оказываются, в известном смысле, практикующими иконоборцами» (http://www.blagogon.ru/digest/457/).

б) Читать ли Священное Писание лицом к народу

А тут какой миссионерский смысл? Разве и так не слышно? – решил я вновь применить свой принцип – идти от самого простого, на поверхности лежащего к таинственным глубинам, в которых действительно пребывает Церковь как тело Христово. Так вот: лучше микрофоны поставить, чтобы слышимость была отчетливее, если храм большой. А то бывает, что и проповеди не слышно, хотя ее лицом к народу читают. На вечерне 1-го дня Пасхи по традиции Евангелие читается священником или архиереем в царских вратах лицом к народу. Но тут заложен глубокий смысл этого пасхального чтения: в воспоминание вечернего явления Господа ученикам. Елена Тростникова как-то писала о чтении Евангелия за богослужением:

«Я хочу видеть не лицо священника или диакона, а затылок! И повернутое ко мне текстом Евангелие. Вот сейчас, когда вижу затылок, когда, если близко стою, вижу развернутые страницы – вот он, церковный корабль! Он весь динамически устремлен туда, вперед – в Царские врата, в Царство Божие, в вечность. Он просто-таки взрезает волны!

Это – боевой клин! И стадо, идущее за пастырем – как на Востоке.

Евангелие – вершина Литургии оглашенных – и есть это боевое оружие, прежде всего. И чем больше оно отзовется (и плод даст) в душах слушающих, тем оно более – боевое оружие. И мы здесь и сейчас, под его предводительством – вместе с предстоятелем.

А теперь развернем на 180 градусов – “к народу”. Происходят – для меня – две печально-очевидные вещи.

1) Пространство замыкается, из клина в круг, пропадает перспектива бесконечности впереди, и алтарь – никак не в фокусе происходящего, вне линии действия.

2) Из единого народа Божия (с предстоятелем) распадаемся на “клир и мир”: на того, у кого Евангелие в руках и кому оно принадлежит, на чтущего и разумеющего (с одной стороны) – и просвещаемых, обучаемых, – с другой стороны, по другую сторону...

Разверни священника к народу – и пропадет единственность Евангелия Пасхальной вечерни, при котором священник овеществляет, являет собою читаемое – как “ста Христос посреде их” после Своего Воскресения. Отец Сергий Правдолюбов из года в год говорит нам про этот вечер, что нельзя не прийти ради этого “лицом к народу”, единственного в году».

А вот мнение епископа Саратовского и Вольского Лонгина: «Чтение Священного Писания в алтаре – очень древний обычай, дошедший до нас с тех времен, когда только еще определялся устав богослужения. Действительно, священник, не только при чтении Евангелия, но и при совершении священнодействий, стоит спиной к молящимся. Это свидетельство того, что он предстоит пред Богом: народ находится за ним. Это образ библейский – образ пастыря, пастуха, который, как известно, идет впереди своих овец, своего стада, и ведет его за собой. На практике это проявляется так: священник возглавляет богослужение, от лица людей возносит молитвы к Богу, и, конечно же, он обращен туда, куда обращен народ <…>.

При чтении Евангелия в алтаре в больших храмах иногда не все слышат слово Божие. Вот почему при службах архиерейских (а архиерейская служба с древнейших времен совершается в крупных храмах, соборах) Евангелие износится из алтаря на середину церкви. И если Вы бывали на такой службе, Вы, наверное, заметили, что протодиакон читает Евангелие на той же самой кафедре, на которой стоит Архиерей – в центре, среди народа, но, опять же, обратившись к Святому Престолу. Лишь однажды в году Евангелие читается лицом к народу: на Пасхальной литургии, когда как бы из дверей Гроба благовествуется о том, что Христос воскрес.

Если проблема в том, что молящимся плохо слышно и не все могут следить за чтением, можно найти простой выход: при современных технических средствах в храмах устанавливается акустическая аппаратура, и, когда Евангелие читается в алтаре, тем не менее, слышно всем.

Кстати, католики после второго Ватиканского собора, который принял массу решений о литургических реформах, “повернули” священника лицом к народу. До сих пор в старинных католических храмах Европы можно увидеть такую картину: древний Престол, который стоит на своем месте – в алтарной апсиде, забыт и заброшен. И есть небольшой столик, как правило, он стоит посреди людей, иногда даже в проходе между скамьями. На нем священник совершает все службы, обряды, повернувшись лицом к народу. Хотя в свое время было очень много сторонников этого нововведения, оно не улучшило восприятие богослужения молящимися, более того, в очень многих католических приходах Европы люди призывают духовенство вернуться к старой практике, которая сохранилась сегодня в Православной Церкви. Так что не случайно наша Церковь сохраняет эту древнюю традицию: она осмысленна и соответствует содержанию евангельской проповеди».

Следует также напомнить, что в Указе Святейшего Патриарха Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 5 декабря 1919 года, а также в распоряжении патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского) от 14 сентября 1925 года чтение Евангелия лицом к народу упомянуто в ряду неразрешенных нововведений.

в) Читать ли Священное Писание на двух языках (на церковнославянском и на русском) или вообще только на русском

Сейчас в некоторых храмах ради весьма сомнительных миссионерских целей вводится такое новшество: читаются зачала Апостола и Евангелия сначала по-церковнославянски, а затем и по-русски (чаще всего по Синодальному переводу). Такой порядок чтения, в частности, имеет место за т.н. «миссионерскими литургиями».

Но во-первых, тогда и Херувимскую можно петь сперва по-церковнославянски, а затем и по-миссионерски, т.е. по-русски, а также и другие части богослужения, как то тропари, кондаки и т.д., что неоправданно затянет литургию и тем самым будет носить явно антимиссионерский характер.

А во-вторых, зачем нужно чтение Евангелия на русском? Всякая проповедь после чтения Священного Писания уже является толкованием прочитанного текста и посему не требует дополнительного чтения по Синодальному переводу.

Каждому православному положено домашнее чтение Евангелия, по главе в день. При частом же прочтении дома (а это у многих верующих входит в состав вечернего или утреннего молитвенного правила) Евангелие очень быстро становится понятным и по-славянски; во всяком случае каждому сразу же станет понятно, какой именно отрывок Евангелия читается в храме.

В крайнем случае, после чтения Евангелия можно в проповеди сразу же пояснять прочитанное на современном языке, хотя проповедь в этом месте литургии все-таки разрушает ее целостность и воспринимается многими верующими как своеобразный «антракт». Поэтому проповедь, прерывающая богослужение, вообще не нужна, ибо она рассеивает молитвенную сосредоточенность. Тем более, что цель литургии – это Евхаристия. Посему никаких поучений на ней не предусмотрено, и вставлять внутрь литургии проповедь не нужно. Ведь литургия оглашенных – это всё же иное, чем огласительное училище.

Ещё говорят, что люди, мол, не понимают церковнославянского языка. Однако, выучить пару иностранных языков для поездки за границу не представляет никакой сложности. А наш родной церковнославянский язык, на котором молились и спасались многие поколения русских людей, не представляет собой хоть сколько-нибудь серьёзной или, тем более, непреодолимой преграды к пониманию смысла богослужебных текстов. Усилия на изучение какого-нибудь иностранного языка несоизмеримо выше тех усилий, которые человек должен затратить на простое ознакомление с церковнославянским языком.

Часто задают вопрос: почему же православным американцам, японцам, французам, немцам, финнам дозволяется служить на их родном языке, а русским – нет? По той простой причине, что славянские народы, приняв Православие и обручившись с Божественным Женихом, получили в качестве «приданого» святыню – церковнославянский богослужебный язык. Русская Православная Церковь имеет своё церковное предание, частью которого является церковнославянский язык, освящённый тысячелетним употреблением в богослужении.

Протоиерей Владимир Правдолюбов пишет: «Во-первых, современным русским богослужебным языком является именно церковнославянский язык. Точно так же современной богослужебной живописью является иконопись, а современной богослужебной музыкой являются гласы, распевы и некоторые партесы.
Великий Ломоносов считал церковно-славянский язык “высоким штилем” русского языка и убежденно говорил, что русский язык так долго не будет подвержен упадку, “коль долго Церковь Российская славословием Божиим на славенском языке украшатися будет”.

Во-вторых, если бы существовали церковно-чукотский или церковно-китайский языки – на бытовом чукотском или бытовом китайском служить было бы нельзя. Но боюсь, что для создания церковно-китайского нужны века интенсивной богослужебной жизни просто китайского языка. Церковно-славянский язык в основном содержит слова, употребляющиеся только в богослужении. Эти слова связаны в молитвенных текстах с другими подобными им словами – и каждое из них помимо своего прямого значения окутано облаком священных ассоциаций. В другом положении находятся слова бытового русского языка – они также помимо своего прямого смысла вызывают ассоциации, но бытовые, неуместные во время молитвы. Так что перевод богослужения на русский язык неприемлем, он нарушает ненужными ассоциациями молитву».

Тут уместно привести высказывание прот. Валентина Свенцицкого (†1931): «Богослужение должно совершаться именно на славянском языке. Причина такого утверждения ясна для тех, кто решает вопрос не на основании мирских размышлений, а на основании духовного опыта. Этот духовный опыт показал людям, что язык разговорный, на котором ведутся наши мирские разговоры, перенесенный в богослужение, влечет за собой мирские воспоминания, и наша мысль, и без того блуждающая невесть где во время молитвы и занимающаяся своими мирскими делами, от этого мирского языка при богослужении еще более уносится в сферу мирских забот».

А вот что писал оптинский старец Варсонофий: «Незаменимое чтение представляют собой Жития святых, особенно на славянском языке. В настоящее время славянский язык не всегда понимают, а между тем он несравненно красивее и богаче русского. Один знаток, сравнивая славянский язык с русским, говорил, что между ними такая же разница, как между дворцом и трактиром… В миру чтение Жития святых, в особенности на славянском языке, совсем оставили; вы же не сообразуйтесь с обычаями века сего, а занимайтесь этим спасительным чтением» (прп. Варсонофий Оптинский. Беседа с духовными чадами. 2 января 1911 г.).

Постижение богослужения не должно ограничиваться рациональным аспектом (передача и поиск смыслов, понимание текстов), хотя и это важно. Но богослужение постигается прежде всего на мистическом уровне (от сердца, молитвенно). Само звучание церковнославянского языка – это музыка богослужения. Намоленные церковнославянские молитвы сопоставимы с намоленными древними иконами.

Об этом, в частности, пишет известный московский пастырь протоиерей Сергий Правдолюбов в связи с проектами русификации и упрощения церковнославянского языка: «Служба – это не лекция, обращённая к нам, а наше молитвенное обращение к Богу, которому мы учимся годами. Вопрос понимания службы, это не филологический и не лингвистический вопрос, это вопрос духовный.

Кроме того, есть немалые основания опасаться, что “поновление” церковнославянских малопонятных слов не остановит этот, так сказать, научно-лингвистический и духовный “прогресс”: это стремление к “пониманию смысла богослужения” не имеет предела и поновляться будет уже обновленное, будут устраняться любые “преграды” до тех пор, пока реформаторы не добьются своей заветной цели – службы на русском языке и полномасштабной реформы православного богослужения...

Богослужебные тексты содержат в себе всю полноту православного вероучения, и их язык может и, наверное, должен совершенствоваться для достижения максимально возможной выразительности. Однако это дело настолько тонкое и деликатное, что трудно даже представить себе, кто бы сейчас за него мог взяться. Для такой работы мало знать грамматику славянского языка, надо ещё быть знатоком церковного устава и греческого языка, разбираться в византийском стихосложении и поэтике, обладать профессиональной музыкальной культурой. Но и этого недостаточно. Надо быть глубоко укорененным в Православной Традиции, в церковном Предании, и быть их действенным защитником. Но самое важное – надо любить церковнославянское богослужение и дорожить церковнославянским языком как неоценимым сокровищем!»

Также следует помнить, что церковнославянский язык – это Предание Русской Православной Церкви, а посему он не подлежит изменению: церковнославянский язык идеально передает содержание догматических, святоотеческих и богослужебных текстов языка греческого. Отдельные неточности перевода, разумеется, могут быть исправлены. Русский язык как таковой, к сожалению, не способен к аутентичной передаче вышеуказанных истин. Не случайно и Святейший Синод указом от 28 марта 1862 года запретил даже произносить церковнославянские слова русским наречием.

Но некоторые «боголюбцы» предлагают нам такой богослужебный плюрализм: «Давайте предоставим право тем приходам, которые выразят желание служить и на русском языке, служить так, как они хотят! Почему вам так неудобно это желание православных христиан?»

Во-первых, потому что это противоречит тысячелетней богослужебной традиции Русской Церкви, которая знает только церковнославянское богослужение.

Во-вторых, потому что такой богослужебный вандализм будет поводом и для последующих церковных реформ: календаря, богослужебных облачений, иконографии, канонов, догматики... В результате – трансмутация духа Православия и постепенная протестантизация нашей Церкви по образцу кочетковских общин. Т.е. погром Церкви.

И при этом необходимо отдавать себе полный отчёт, что идеологи реформаторского движения в нашей Церкви это прекрасно понимают и заранее просчитали уже все последствия от таких реформ для будущего Русского Православия.

Это требование сродни призыву: давайте отделим Северный Кавказ от России. Ну и что мы получим в результате? Цепную реакцию сепаратизмов в Поволжье и далее – развал России.

Так что требовать разрешения использовать в отдельных храмах богослужения на русском языке – означает заниматься сознательно антицерковным терроризмом.

г) Читать ли вслух священнические «тайные» молитвы

А это-то зачем? Чтобы доказать «следящим», что священник ничего не пропускает?

Корни этого требования восходят к протестантскому учению о всеобщем священстве мирян и, как следствие, учению об их сослужении священнику, который есть лишь предстоятель, а не совершитель таинства: в основе этого – протестантское истолкование слов апостола: «Вы – царственное священство» (1 Пет. 2, 9). Это протестантское учение развил протопресвитер-модернист Николай Афанасьев (†1966). Согласно ему, все миряне не просто участвуют или молятся на литургии, а служат литургию вместе со священством. Следует отметить, что при таком протестантском понимании Евхаристии на литургии не может быть непричащающихся мирян (отсюда – требование неообновленческих священников причащаться мирянам за каждой литургией, так как в Православной Церкви служащий иерей не может уклониться от Святой Чаши). А так как, согласно учению прот. Н.Афанасьева, развитому затем до протестантской крайности свящ. Г.Кочетковым, предстоятелю в алтаре сослужат не только духовенство, но и все верные, то и недопустимы какие-либо «тайные» от мирян-«священников» молитвы. Следовательно, необязательна исповедь перед причастием. Отсюда и ненужность иконостаса, недемократично отделяющего одно священство, которое у престола в алтаре, от другого «священства», которое не у престола. Везде должно сохраняться равноправие, с которым наличие в Церкви иерархии, иконостаса, «секретных» молитв и прочего – несовместимо и недопустимо, ибо недемократично!

Согласно же православному пониманию слов апостола Петра о «царственном священстве» (1 Пет. 2, 9), миряне не обладают благодатью священства и поэтому не могут сослужить священнику.

д) Требование обязательного причащения мирян за каждой литургией

Как уже отмечалось, при вышеописанном протестантско-афанасьевском понимании «царственного священства» и «служении» мирянами Евхаристии, на литургии не может быть в принципе непричащающихся мирян.

На самом же деле в древней Церкви существовал чин кающихся – «купностоящих», т.е. тех, кто могли стоять вместе с верными и не выходить вместе с оглашенными, но не причащались Святых Таин. Об этой практике говорит святой III века свт. Григорий Неокесарийский (12-е правило свт. Григория: «чин купно стоящих есть, когда кающийся стоит купно с верными, и не исходит с оглашенными»).

О том, что в древней Церкви причащались не все верные, говорит красноречиво и факт введения в древности практики раздачи и вкушения антидора («антидор» дословно означает «вместодарие») в конце литургии, вместо Святых Даров для не подготовившихся к причастию на данной литургии. Верные не принуждались к причастию при каждом посещении церкви, так как не все бывали готовы к причащению – или по внушению своей совести, или в силу каких-либо других причин, личных или общественных. Именно для того, чтобы в соответствии с 9-м Апостольским правилом обязать оставаться в храме до окончании божественной литургии и тех, которые по тем или иным причинам не могут причаститься, заведена была раздача антидора, который принимался из рук священника по окончании литургии для вкушения и освящения непричащающихся. Именно так истолковывает 9-е Апостольское правило знаменитый канонист епископ Никодим (Милаш), а вовсе не в смысле обязательного причащения всех присутствующих на литургии.

Да и вообще требование современных обновленцев причащаться за каждой литургией (обычно ревнители обновления при этом ссылаются на 9-е Апостольской правило, совершенно неправильно ими толкуемое) входит в вопиющее противоречие с практикой частоты причащения для мирян, зафиксированной в Православном христианском Катехизисе святителя Филарета (Дроздова; †1867), который был принят всей полнотой Православия: «Древние христиане причащались каждый воскресный день; но из нынешних немногие имеют такую чистоту жизни, чтобы всегда быть готовыми приступить к столь великому таинству. Церковь материнским гласом завещевает исповедоваться перед духовным отцом и причащаться Тела и Крове Христовых ревнующим о благоговейном житии – четырежды в год или каждый месяц, а всем – непременно однажды в год» (ч. 1. О вере). Неужели наши доморощенные реформаторы и искоренители литургических традиций Русской Церкви всерьез полагают, что святитель Филарет ничего не знал о существовании 9-го Апостольского и других канонических правил?

Сверхчастое Причащение опасно тем, что утрачивается благоговение перед столь Великой Святыней, как Тело и Кровь Христовы, и усердие в подготовке к Причащению неизбежно пропадает. Мы после утреннего молитвенного правила имеем обыкновение ежедневно пить святую агиасму. И происходит это обычно просто автоматически изо дня в день. Но что позволительно в отношении святой воды – то абсолютно недопустимо в отношении Святых Христовых Таин: Святое Причащение может быть не только во здравие и спасение, но и в осуждение и даже может привести к болезни и смерти, о чем недвусмысленно говорит апостол Павел (1 Кор. 11, 27–30).

Некоторые говорят, что, мол, как ни готовься, все равно не будешь достойным этой Божественной Святыни. Поэтому – и поститься накануне Причастия не надо, не надо и исповедоваться перед Причастием. Но это неправильно! Как говорил один батюшка, если Царь пожелает быть в доме у нищего, Он будет видеть все его убожество – и нищий это понимает. Но все же старается всё что возможно сделать – и пол помыть, и пыль обтереть, и паутину смести, и скатёрочку, хоть изношенную и в пятнах, но постиранную, постелить. Иначе он рискует навлечь на себя гнев Высокого Гостя.

Вот что пишет священник Сергий Свешников: «Из опыта общения с людьми, которые причащаются каждую неделю, я не заметил в этом для них вовсе никакой пользы. Скорее, заметил много вреда. Дело вот в чём: многие люди не живут так, как они сами хотели бы жить в согласии со своей христианской совестью. Но, скажем, один раз в месяц они находят в себе силы подтянуться и приготовиться к Причастию – то есть пожить несколько часов так, как они должны бы жить всегда. Если же такой человек начинает причащаться каждую неделю, то, вместо того, чтобы каждую неделю подтягиваться, он, наоборот, начинает опускаться всё ниже и ниже и перестаёт вовсе готовиться к Причастию. Когда я разговаривал с людьми, которые причащаются каждую неделю, то они мне так прямо и говорили, что не готовятся к Причастию никак, а просто приходят в церковь и причащаются, “как все”. То есть, сам факт частого причащения их не делает святее. Видимо, святость жизни достигается не столько частым причащением, сколько упорным трудом над собой. Преп. Серафим Саровский, например, не причащался каждую неделю… Были святые епископы и священники, которые действительно причащались каждый день. Но мне кажется, что они сначала достигали святости, а потом начинали часто причащаться, а не наоборот. Мне однажды сказали, что свт. Иоанн Шанхайский учил мирян причащаться в каждый из двунадесятых праздников и в каждый из четырёх постов, т. е. 16 раз в году. Я бы ещё добавил именины и престольный праздник, т.е 18 раз в году. Я думаю, что для большинства мирян это было бы хорошо…».

е) Совершать ли литургию Преждеосвященных Даров обязательно вечером, и можно ли в этом случае до полудня вкушать пищу

Сейчас в некоторых храмах Москвы литургии Преждеосвященных Даров стали совершаться вечером. Якобы «по церковному уставу литургия Преждеосвященных Даров должна совершаться в вечерние часы». Кроме того, духовенство разрешает тем, кто захочет причаститься вечером, вкушать пищу до полудня (12:00 дня). «В наши дни, – заявляет один митрополит, – для тех, чья профессиональная деятельность в дни Великого поста не прекращается, столь строгое воздержание невозможно и ненужно. Поэтому, согласно существующей практике, там, где литургия Преждеосвященных Даров совершается вечером, желающие причаститься воздерживаются от пищи в течение нескольких предшествующих часов. Этой практике нужно следовать и нам, желающим участвовать в этой прекрасной службе, которая помогает нести подвиг Великого поста и соединяет нас с Господом».

Рассмотрим, соответствует ли такая практика богослужебному уставу. Также проясним вопрос о воздержании от пищи перед вечерним причащением «в течение нескольких предшествующих часов».

Само по себе служение Преждеосвященной литургии в вечернее время может быть оправдано только одним: усилением аскетического делания во время Великого поста, что полностью соответствует смыслу прохождения великопостного поприща, немыслимого без усиления аскезы, как то пост и молитва. Причастник, согласно сложившейся евхаристической практике и каноническим нормам (29 прав. VI Вселенского Собора, 50 и 58 прав. Кафагенского Собора), воздерживается от принятия пищи и пития с полуночи. Когда же ему предлагается воздерживаться от пищи перед вечерним причащением «в течение нескольких предшествующих часов», то естественное для великопостного времени усиление аскетического делания (евхаристический пост) обращается в свою противоположность: до полудня можно успеть не только позавтракать, но и пообедать. В итоге мы получаем пародию на подвиг Великого поста.

Чтобы участие в службе Преждеосвященной литургии носило истинно великопостный, подвижнический и аскетический характер, можно порекомендовать следующую практику: от желающего причаститься вечером на Преждеосвященной требуется воздерживаться с полуночи от вкушения еды и питья, как это и соответствует традиции Церкви и канонам для обычной литургии. В среду Преждеосвященную литургию можно совершать вечером, в 18:00, а в пятницу – утром, как и в большинстве московских храмов.

А вот церковные реформаторы, опять-таки под видом «модернизации через возвращение к традиции» (см. выше), догматизируют время: совершать Преждеосвященную литургию можно и нужно только вечером и никак иначе!

Но ведь Бог наш не связан временем, Он живёт в вечном настоящем. Поэтому и Церковь Его не очень следит за точностью во времени.

Совершение литургии Преждеосвященных Даров было в свое время перенесено на более раннее время исключительно по причине церковной икономии, ибо трудно было причастникам не вкушать совершенно никакой пищи и не пить воды с полуночи до вечера следующего дня.

Ну и скажем пару слов о часто в последнее время озвучиваемом тезисе, согласно которому «по церковному уставу литургия Преждеосвященных Даров должна совершаться в вечерние часы».

В Типиконе однозначно указывается, что литургия Преждеосвященных Даров должна во всяком случае заканчиваться до наступления вечера, ибо в девятом часу (после 3-х часов пополудни) уже должно начинаться Великое повечерие (см.: понедельник 1-й седмицы Четыредесятницы. Великий канон начинается «О часе девятом»).

В 1968 году Священный Синод постановил:

«1. Благословить в храмах Московского Патриархата совершение вечером Божественной литургии Преждеосвященных Даров там, где правящий архиерей сочтет это полезным;

2. При совершении Божественной литургии Преждеосвященных Даров в вечерние часы воздержание для причащающихся от принятия пищи и пития должно быть не менее шести часов; однако, воздержание перед причащением с полуночи до начала данных суток весьма похвально, и его могут держаться имеющие физическую крепость».

Скажем ещё раз: ничего страшного в самой практике совершать Преждеосвященную литургию вечером нет. Об этом говорится и в «Известии учительном»: «Время служения литургии есть, по древнему церковному обычаю, третий час дня, но также может и раньше и позже начинаться и совершаться Божественная литургия, если будет такая необходимость; только не прежде рассвета дня, тем более, после полудня (ночные литургии на Рождество и Пасху являются исключениями, специально оговоренными Уставом. – Н.К.). Кто так начинает и совершает литургию – согрешит. Но есть в Церкви особые урочные дни, в которые подобает литургисать после полудня, тем более, когда литургия совершается вместе с вечерней, например: Преждеосвященные литургии, литургия в Великую субботу, литургии в навечерие Рождества Христова и Богоявления и в день Пятидесятницы». В решении Синода 1968 года непонятно только одно: откуда появился временной промежуток воздержания от пищи в 6 часов? Например, в ночь на Пасху перед началом полунощницы (23:30) читаются Деяния апостолов: именно в это время в древности братия в трапезной храма под чтение Деяний вкушала последний раз постную пищу перед Пасхальным богослужением. Получается меньше шести часов!

Так что евхаристический пост в 6 часов воздержания от пищи со временем может превратиться в 3, и даже в 1 час, как это практикуется у католиков перед причащением на мессе.

Вывод отсюда только один: перефразируя решение Синода 1968 года, следует со всей ответственностью заявить, что воздержание перед причащением с полуночи не только весьма похвально но и канонически необходимо.

 * * *

Наконец, отложив перо, я вновь задал себе вопрос: когда предлагаются какие-либо «усовершенствования» в Церкви и богослужении, возникает недоумение – зачем это надо? Ведь кто ходит регулярно в храм – того полностью устраивает установившийся порядок службы, ее намоленный веками церковнославянский язык, ее традиции. А если подстраивать наше богослужение ради недавно появившихся в храме неофитов, или ради случайно зашедших прохожих – то это будет равносильно тому, как если бы ради пришедших в дом гостей выгнать из дома постоянных его обитателей.

Существуют опасения, что для приведения нашего православного богослужения в соответствие новым, главным образом парижским евростандартам, потребуется трансмутация традиционного церковного сознания православных верующих. А для этого ныне взращивается новое поколение священнослужителей, оторванных полностью (даже по внешнему их стриженому виду) от древних традиций Русской Православной Церкви. Они-то и будут пролагать нам светлый путь в европравославие, а именно – активно предлагать пересмотр сложившихся на протяжении столетий богослужебных традиций Русской Церкви как «устаревших» и не соответствующих нынешней доктрине «модернизации» всех общественно-политических и экономических структур. Мол, тысяча лет было плохо, так давайте в Церкви кое-что улучшим и переделаем под образ жизни современного, модернизирующегося на глазах человека, жаждущего настоящего, как выражается мой юный племянник, «драйва», чтобы всем в Церкви от этого миссионерского «драйва» было очень и очень комфортно и «без напрягу». Да и посты давайте пересмотрим в сторону облегчения.

Мол, как только по-русски будем служить и никто не будет требовать поститься и исповедоваться перед литургией – так сразу народ в храмы и повалит! Но верят ли они сами в эти прекраснодушные розовые миссионерские затеи? Скорее всего – нет. Поэтому призывы к реформированию традиционного православного богослужения (якобы в миссионерских целях) свидетельствуют только об одном: об отсутствии подлинной веры в Бога у нынешних миссионеров-реформаторов (а возможно и определенные антихристианские цели). Никого, никогда и никакими человеческими силами обратить ко Христу невозможно: «Никтоже может приити ко Мне, аще не будет ему дано от Отца Моего», – говорит Господь. Об этом же замечательно сказал архимандрит Рафаил (Карелин): «Если Бог не призвал, то и ухищрения не помогут».

Забывают почему-то, что служба в храме – это не лекция, обращённая к нам, а наше молитвенное обращение к Богу. По словам протоиерея Валентина Свенцицкого, «в вопросах веры не так важен рассудок, как вся совокупность душевных сил, уразумевающих эти истины, так и в молитве важен вовсе не дословный перевод и знание каждого слова, а полнота и совершенство формы языковой, вмещающей целокупное содержание».

В нашем намоленном веками церковнославянском богослужении, в русской литургической практике важен прежде всего духовный опыт подвижников благочестия, молитвенный подвиг наших благочестивых предков, а не рассудочно-рациональное требование понятности всего и вся.

Поэтому наш долг – бережно хранить эту драгоценную жемчужину Православной Церкви и церковного Предания: литургические традиции Русской Церкви и церковнославянское богослужение, которое уже более тысячи лет просвещает русский православный мiр и души верующих.

Вместо послесловия

А девушка та, что задавала странные вопросы о. Василию, сейчас является прихожанкой нашего миссионерского прихода, исповедуется каждый раз перед причастием, соблюдает строго все посты и даже поет по будням на клиросе. Она так полюбила церковнославянский язык, что хочет попросить у о. Василия благословения иногда читать часы перед литургией. Думаю, батюшка не откажет ей в просьбе.

 

Штатный приходской Миссионер р.Б. Николай (Каверин),
смиренный послушник настоятеля нашего храма о. Василия.

 
2012 год



Код анонса статьи для вставки в блог или на сайт

показать анонс